Василий Боярков - Центр жестокости и порока

Находились они в небольшом помещении, где стены были окрашены мрачными серыми красками, а из мебели присутствовали один металлический стол, разделенный посередине невысокой перегородкой, словно сеткой для игры в пинг-понг, а также накрепко привинченные к полу два стула; из средств сдерживания движений со стороны заключенного имелись стальные браслеты, снабженные чуть удлиненной цепью, прочно крепившиеся к верхней обшивке и предупредительно закрепленные на руках чрезвычайно опасного подопечного.

– Итак, господин Джемуга, простите, не знаю Вашего настоящего имени отчества, да и никто, наверное, о Вашей родословной ничего не ведает, – начал допрос представитель органов правопорядка, – давайте вернемся, с чего вчера начали, но в чем Вы упорно пытаетесь нас запутать; хочу сразу сказать, что приведенные Вами накануне доводы мы проверили и не нашли, поверьте, никакого им подтверждения. В свою очередь хочу пояснить, что доказательств Вашей вины у нас предостаточно и что мы – даже без Ваших признательных показаний! – сможем упрятать Вас на значительный срок заключения. Согласен, скомбинировать обвинение пока будет намного сложнее и дольше, но результат все равно окажется единственно правильным, ведущим Вас на «длительный отдых». Ну, так как, господин Джемуга, сможем ли мы с Вами найти обоюдовыгодное решение возникшей проблемы или Вы согласны на полный срок заключения, равный, повторюсь, десяти, а в лучшем случае, девяти годам тюремного лагеря?

– Доводы твои, прокурор, – криминальный авторитет нисколько не церемонился, – кажутся мне нисколько не убедительными. Что у вас на меня есть? Да, по сути говоря, практически ничего, а именно: нашли какой-то непонятный труп, а чтобы связать с ним меня, провернули какую-то непривлекательную «подставу», подкинули якобы причастное к убийству оружие, затем подделали экспертизу, что якобы на нем мои отпечатки пальцев; заметьте, я допускаю, что именно из него был застрелен вменяемый мне человек, а значит, вы не сфабриковали тот документ, как, скажем, все остальное; ну, а до «кучи» подговорили еще какого-то непонятного свидетеля, которого я и видом не видывал и слыхом не слыхивал, даже в противовес его утверждениям, будто бы видел меня в тот самый момент, когда я спускал курок и стрелял в какого-то там человека. Однако, прокурор, даже все вместе взятое, сейчас перечисленное, я считаю не самым важным, что должно тебя сейчас беспокоить…

Здесь, придав себе злобно-ехидное выражение, бандит прервался, ожидая, какой эффект произведет на собеседника высказанная им последняя фраза. Тот своим чередом непонимающе уставился на грозного и опасного собеседника, обозначая недоумение самым обыкновенным вопросом:

– Что ты хочешь сейчас сказать?

– Хм, – злорадствовал дерзкий преступник, наваливаясь на стол и приближаясь лицом к непонятливому оппоненту, – только то, что ты очень мало интересуешься личной жизнью нахального, нерадивого отпрыска и, наверное, даже не знаешь, где он может сейчас находится. Проясни побыстрее щекотливый момент, а потом мы продолжим нашу беседу; мне бы очень не хотелось, чтобы ты, «мусор», – так закоренелый преступник обращался ко всем представителям правоохранительных органов, – упустил некоторые жизненно важные аспекты, связанные с семьей, а потом винил бы в случившихся неприятностях снова меня.

– Что ты, «грязная мразь», сделал с моим ребенком?! – наливаясь пунцовой краской, в гневе закричал советник юстиции. – Только попробуй с ним что-нибудь сотворить, и я лично тогда тобою займусь!

– О чем ты, прокурор, говоришь, – не переставал «зловредничать» погрязший в криминальной жизни преступник, не спускавший с монгольского лица самодовольной улыбки, – я сижу в четырех стенах, в отдельной, «мать твою…», камере. Ты, я думаю, человек разумный, поэтому задайся вопросом: как я мог отсюда выйти и навредить твоему несмышленому сыну? – здесь он вернулся в обычное положение и стал медленно выстукивать пальцами по верхней части стола похоронный мотив, не замедлив печально прибавить: – Повторюсь, я просто переживаю, как бы с ним чего случилось – только и всего.

– «Проклятый мерзавец», – прокурорский работник едва сдерживался, чтобы здесь и сейчас не начать избивать заключенного, притом вопреки непрерывному ведению видеосъемки: до такой степени он был подвержен справедливому отцовскому гневу, – если с ним что-нибудь случится – ты никогда отсюда больше не выйдешь!

Служитель Фемиды резко поднялся с привинченного стула и, продолжая то бледнеть, то краснеть, то покрываться пунцовой окраской, направился к двери, а схватившись за ручку, услышав брошенную ему вслед фразу: «Напугал кота мышами!» Он хотел вернуться назад, чтобы дать выплеск охватившему гневу и самолично начать избивать не в меру зарвавшегося (возомнившего о себе Бог весть что) человека, однако служебная этика, долгие психологические тренинги и личная выдержка сделали необходимое дело, и мужчина, все же сдержавшись, решительно вышел из комнаты для допросов, обозначив возникшее отношение, лишь громко хлопнув металлической дверью.

***

Одним днем ранее… Зецепин Игорь Вениаминович, согласно установленного в СИЗО служебного распорядка, заступил на суточное дежурство, предполагавшее оперативную разработку содержавшихся там преступников. Молодой человек, едва достигший двадцатисемилетнего возраста, при высоком росте, он не выделялся особой мускулатурой, но тем не менее был сравнительно сильным; лицо его не выглядело каким-то уж примечательным и выделялось голубыми глазами и чрезмерно курносым носом – признак излишнего любопытства; волосы были настолько светлыми, что им бы позавидовала любая блондинка. Останавливаясь на его тяге к излишней осведомленности, стоит отметить, что именно чрезмерное любопытство привело его несколько лет назад к одной неприятной ситуации, где окончанием вполне могло стать расставание с жизнью – и вот именно тогда ему помог уладить щекотливое дело небезызвестный Джемуга, вызвавшийся стать посредником между ним и его оппонентами; с тех пор оперативный сотрудник охранно-конвойной службы находился у всемогущего покровителя на «постоянной зарплате» и, преданный ему заблудшей душой и всем благодарный сердцем, готов был ради великодушного благодетеля на любые жертвы, даже самые рисковые и крайне непопулярные для сотрудников внутренней службы. Наверное, не станет удивительным, что, как только ему представилась такая возможность, он был у камеры опаснейшего преступника, с которым было запрещено видеться кому бы то ни было, не исключая и рядовых конвоиров; однако Зецепин являл собой полное исключение, так как он носил офицерский чин, выделялся среди сослуживцев рвением, усердием, успел дослужиться до звания старшего лейтенанта, а занимая в специализированном учреждении должность оперуполномоченного, в силу прямых служебных обязанностей, был просто обязан проводить с заключенными оперативно-профилактическую работу; как раз под весомым прикрытием сотрудник и зашел поздним вечером, причем далеко уже после отбоя, в камеру некогда доброжелательного спасителя, теперь же многоуважаемого наставника.