Василий Боярков - Центр жестокости и порока

– Чего в такую рань? – спросил он недоверчивым голосом, еще не зная об истинном предназначении «продажного опера» и относившийся к похожим личностям, как к самым непримиримым и заклятым врагам. – Не боишься, «мусор», приходить сюда ночью, да еще и один? Или ты, может быть, скажешь, что не знаешь, в чей пришел дом, и что таких, как ты, и в том числе тебе подобных, здесь особо не жалуют?

– Я не собираюсь выяснять с тобой отношения, – резко оборвал его Игорь, точно так же не испытывавший предрасположенности ко всем остальным преступникам, кроме, так сталось, единственного Джемуги, – я принес тебе весточку от ближайшего друга, и всё, что мне необходимо, так передать ее тебе лично в руки, а потом отправиться восвояси.

Заканчивая не ёмкую фразу, тюремный оперативник протягивал небольшой клочок бумаги, переданный ему влиятельным заключенным. Не изменившись в лице, а выразив возникшее недоверие медленным протягиванием руки, Барун принял предназначенную ему записку и легким кивком головы «разрешил» незваному гостю – пока! – удалиться; тот не преминул сразу же воспользоваться сделанным предложением, бандит же, развернув жалкий, невзрачный «огрызок», прочел, единственное, два слова и улицезрел многозначительный знак многоточия: «Прокурорский сынок…»

***

Замаров Эдуард Дмитриевич недавно достиг шестнадцатилетнего возраста и выглядел физически развитым и очень привлекательным человеком; не стоит говорить, что, обладая выразительной внешностью и общественным положением «влиятельного папочки», он верховодил в чрезвычайно престижной гимназии (где изволил проходить обучение по настоянию обоих родителей) сначала всеми детскими играми, а впоследствии и юношескими забавами, и всей молодежной тусовкой; кроме всего перечисленного, он развивался немного быстрее менее значимых одногодков, что создавало ему еще больше дополнительных преимуществ. Лицом он был похож на отца и выдался необычайно красивым; здесь было все: и голубые глаза, выглядевшие настолько глубокими, что казались попросту бесконечными, и прямой аристократический нос, и тонкие, практически бесцветные губы, выдававшие типичные признаки наглости и, как неотвратимое следствие, непримиримой бескомпромиссности, и гладкая кожа, сверх меры бледная, никогда не знавшая загара, и приятные, почти девичьи, ровные очертания, и белокурые волосы, от природы кучерявые, а также больше обычного длинные – в общем, всё, что только могло ему давать преимущество над остальными, намного меньше одаренными природой, товарищами.

В тот злополучный день он, как и обычно каждое утро, вышел из дома в половине восьмого и направился прямиком к иностранной машине, припаркованной во дворе многоквартирного элитного дома (здесь может показаться удивительным – как шестнадцатилетний юноша умудряется без водительских прав свободно ездить по городу на транспортном средстве? – однако в данном случае не стоит забывать, в какой должности состоял его отец, носивший чин самого главного прокурора города). Одет он был по осенней, октябрьской, погоде, а именно: в коричневую кожаную куртку, синие джинсы и яркую футболку разноцветных окрасов. Еще у самого подъезда парня встретил отвратительный тип, отличавшийся неприятной наружностью и источавший крайне омерзительный запах; одет он был в грязные, поношенные, по большей части разваливающиеся, лохмотья и всем отталкивавшим видом вызывал огромное отвращение и полнейшую антипатию; с другой стороны, внешний вид выделялся внушительным ростом и такой же фигурой, пока еще не исхудавшей от постоянных невзгод и неотступных лишений, а равно густой бородой и курчавыми волосами, выдававшим человека без возраста и имевшими характерную пепельную окраску.

У молодого человека, от жуткой вони, излучаемой «мерзким чудовищем», неприятно «засвербило» в носу, и он даже вынужден был несколько раз чихнуть – такой, всепроникающий и жуткий, был отвратительный запах. Повстречавшийся же человек, имевший чересчур заниженный социальный статус, прилип, подобно липучке, да еще и активно начал просить подаяния:

– Подай, мил человек, бедняге на пропитание: три дня ничего не ел и не пил – пожалей бедолагу!

– Пошел прочь, «грязный, вонючий бомжара»! – не забывая про нецензурную брань, прокричал высокомерный «прокурорский сыночек». – Отойти от меня, а не то… «ментов» сейчас вызову!

– Сжалься, пожалуйста, – не отставал между тем попрошайка, приближаясь все ближе и начиная касаться молодого человека одеждами, вероятнее всего кишащими цепкими вшами, – ты, вижу я, человек богатый, так чего тебе стоит спонсировать мне сотню-другую?

В принципе, последнее объяснение по большей части казалось верным, и любой нормальный человек в возникшей ситуации (лишь бы побыстрее отцепиться от надоедливого, да еще и вонючего, типа) непременно так бы и сделал, но только не высокомерный, сверх меры принципиальный сынок высокопоставленного чиновника, ничего еще толком сам не добившийся, зато при каждом удобном случае кичившийся высоким положением в обществе.

– Поди поработай, – крикнул он омерзительному просителю, беспрестанно морща лицо и отмечаясь явной, пренебрежительной мимикой, – а потом и покушаешь! Не таков я человек, чтобы подавать каждому «опустившемуся бомжарику».

Говоря последние слова, он подошел, как ему казалось, к спасительной и «благодатной машине», где уже наконец можно было надежно укрыться и, усевшись в салоне, полностью избавиться от прилипчивого субъекта, а главное, источаемой им – просто ужасной! – вони; ключи с электронной отмычкой Эдик приготовил заранее и теперь беспрепятственно отомкнул магнитный замок, надежно запиравший прочные двери. Он немного спешил, намереваясь побыстрее укрыться внутри, в связи с чем, резко распахнув дверную створку с водительской стороны, просунул голову за проем, но тут же, опешив, отдернул ее назад, оказавшись обратно на улице: прямо перед ним показалась такая же заросшая, давно немытая морда, отвратительная и кишащая вшами, самым каким только есть наглым образом проникавшая в его комфортабельную машину и несшая под собой не менее грязное туловище, удобно помещавшееся в следующий момент на пассажирском месте, расположенном в передней части иностранной автомашины.

– Что за «нах»… – но договорить элитный отпрыск пришедшую мысль не успел, потому как преследовавший его второй, такой же в точности, бомж извлек откуда-то из пышных лохмотьев металлический прут и, приблизившись к юноше едва-едва не вплотную, ударил его в заднюю часть чрезвычайно «самомнительной черепушки».

Становилось очевидно, что похожим образом самый низкий элемент современного общества поступает далеко не впервые, так как воздействие было мастерским, и выбранная им цель тут же, прямо на месте лишившись сознания, готова была рухнуть на землю, но обездвиженное туловище, ловко подхваченное нападавшим преступником (как оказалось обладавшим значительной физической силой), безвольно повисло в его крепких объятьях; далее, оставалось только приоткрыть пассажирскую дверь, засунуть и пристроить похищенного сынка высокопоставленного чиновника, разместив его на заднем сидении; впрочем, так тот и поступил, причем проделать ему незамысловатую операцию было настолько проще, насколько ему помогал третий участник бомжеватого «мерзкого трио», устроившийся с той стороны задней части автомашины и терпеливо поджидавший, когда же ему в конце концов придется выполнить возложенную на него часть вероломной, если не чудовищной миссии.