Василий Боярков - Центр жестокости и порока

– Вы на кого, «помойные черти», руку посмели поднять?! – жестокие действия он сопровождал еще и сумасшедшими криками. – Вы вообще, что ли, страх потеряли?! Мой отец главный прокурор города – вы что, наглецы, разве об этом не знали?! Как у вас мысль-то только такая пришла – совершить со мной гнусный и дерзкий поступок?! Да я вас, «отвратные мерзости», поубиваю и здесь, и сейчас!

Он раздавал удары, поочередно переходя от одного к другому и третьему, в присутствии родителя все-таки воздерживаясь от более грубых словечек и употребляя лишь «разрешенные цензурой» ругательства; однако жестокость его физического воздействия, направленного на жалких и грязных отбросов общества – посмевших! – совершить его похищение, – вот лично она не ведала ни мыслимых границ, ни существовавших в моральном плане ограничений; сверх прочего, он, натерпевшийся всякого унижения и немного свыкшийся с ужасным зловонием, выражал яростное негодование до такой степени импульсивно, что даже омерзительный вид его недавних обидчиков не удерживал юношу от беспощадной расправы. Касаясь состояния жертв, следует сказать, что они не выглядели больше чересчур расторопными, какими проявили себя в момент похищения, и единственное, что в губительном случае только могли, так разве что принимать позу эмбриона, поджимая поплотнее руки и ноги, и перекатываться по опавшей листве по возможности в те мгновения, когда обезумевший мститель заканчивал бить одного и перебирался на следующего, стараясь отстраниться от безжалостного подростка подальше; через пять минут ужаснейшей экзекуции разорванная одежда, всклокоченные усы, бороды, волосы – всё было покрыто кровавыми выделениями, смешанными с соплями, грязью, слезами и, разумеется, ужаснейшей вонью.

В какой-то момент, когда парень, словно нисколько не уставая, поддался все больше захватывавшей его ярости, Джемуга кивнул верному другу, сопровождавшему его еще с далеких «лихих девяностых», когда они были всего лишь безмозглыми детьми-беспризорниками. Тот сразу понял, что его более весомый товарищ имеет сейчас в виду… Барун достал пистолет системы ТТ и, несмотря на отчаянный запрет прокурора, мотавшего из стороны в сторону головой, вложил оружие в ладонь взбесившегося подростка, не позабыв привести убийственный предмет в боевую готовность. Почувствовав в руке холодную сталь прославленного «тульского токарева», Эдик непроизвольно на мгновение замер, словно бы раздумывая, что ему следует дальше делать; однако сомнительное состояние длилось недолго, и, даже не взглянув на служившего закону родителя, юнец наставил вороненный ствол на Вахрама и, злобно сморщившись, приготовился произвести смертельный выстрел, направленный в лохматую голову, до неузнаваемости изуродованную его ногами, да еще и, конечно же, временем.

– Сынок, постой! – не выдержал наконец Дмитрий Аркадьевич, уже пошедший на «сделку с совестью», но пока все еще понимавший, что обязан оставаться законопослушным. – Не делай этого: обратной дороги не будет!

Тяжело дыша, Замаров-младший стоял, наполненный неописуемым гневом, с налитыми кровью глазами, объятый учащенным сердцебиением, готовый переступить черту, после которой как бы не хотелось, но возврата к нормальной жизни уже не последует; однако зычный, немного дрожавший, но все-таки сильный голос отца немного привел его в чувство… молодой человек «позволил» себя сомневаться еще каких-нибудь пять секунд, после чего, по-звериному скрежеща зубами, водя желваки и беспрестанно «играя» наполненной гневом мимикой, поводил головой справа налево, плюнул Вахраму прямо в испуганную физиономию, но все-таки в конечном итоге вернул «опасный ствол» своему владельцу, а сам отошел в сторону и остановился рядом с родителем.

– Заканчивай дело, Барун, – промолвил Джемуга, словно отрезал, нисколько не сомневаясь, что не единожды проверенный товарищ отлично поймет его указание, а следом беспрекословно означенное исполнит, – а то мы здесь и так уже основательно задержались.

Беспощадный бандит, знавший предводителя «монгольского ига», как никто другой в целом свете, разумеется, сразу же сообразил, что он имеет в виду, и поочередно произвел три выстрела: сначала в голову Вахрама, с помощью разрывной пули забрызгав округу кровавыми выделениями, мозгами и «костным остатком», затем в черепную коробку Кабруха, повторив с ним все то же самое, что и с первым товарищем, заканчивал же Сморчком, кровяная смесь от которого достигла брюк прокурора, словно специально замазав государственного обвинителя соучастием в преступлении, совершенном с непередаваемой словами жестокостью.

– Ну вот, Дмитрий Аркадьевич, – зловредно ухмыльнулся Джемуга исключительно весомому обстоятельству, обращаясь к служителю правоохранительных органов уже уважительно, – теперь мы с тобой «замазаны» одной «делюгой», кровавой и беспощадной, а значит, должны друг о друге заботиться, оберегая и наше благополучие, и нашу общую безопасность.

Высокопоставленный чиновник прекрасно всё сказанное осознавал, ведь то обстоятельство, что он стал соучастником особо тяжкого преступления и никоим образом его не пресек, поставило служащего Фемиды на одну грань с самым ожесточенным бандитом самого преступного российского города. В тот же день они все вместе отмечали счастливое освобождение переросшего мальчика, причем организовали мероприятие на невероятно широкую ногу; итогом стало то весомое положение, что с тех самых пор предводитель «монгольского ига» и городской прокурор сделались неразлучными друзьями, не позабыв поделить между собой и сферы влияния, где каждый стал удерживать в Рос-Дилере власть – и исключительно только лишь со своей стороны закона.

Наши дни. За двое суток до обнаружения растерзанных трупов…

Лисина Юлия Игоревна появилась на свет в середине «двухтысячных», в семье, не являвшейся слишком благополучной. Еще в самом юном возрасте, когда девочка не научилась еще в достаточной мере оценивать окружающий мир, она была помещена на воспитание в детский дом, где и провела трудное, наполненное болью и горечью, детство. Сейчас ей исполнилось пятнадцать лет, и, постепенно превращаясь в прекрасную девушку, она все более «расцветала», приобретая взрослые, невероятно манящие к себе очертания, а вместе с тем обзаводилась и некоторыми жизненными устоями, не позволявшими ей находиться в ограничивающем свободу пространстве; несомненно, столь существенная причина подвигла воспитанницу богоугодного заведения покинуть пределы детдома и отправиться странствовать. Как нетрудно догадаться, судьба занесла решительную красотку в Рос-Дилер, привлекавший к себе возможностью быстрой наживы, яркими красками, а главное, самым минимумом допустимой законности; имея нагловатый, где-то даже вздорный характер, отличавшийся невероятным жизнелюбием, острым умом и способностью подчинять себе более слабых, еще не полностью созревшая девочка быстро освоилась в «лабиринтах» игровых махинаций и, не обладая азартом к само́й игре, ловко одурачивала, а где-то даже грабила, беспечных клиентов, во время посещения многочисленных городских игровых заведений зачастую перебиравших с алкогольными и наркотическими «продуктами». Между прочим, доверительными отношениями она обзаводилась еще и из-за удивительной внешности, располагавшей к себе общей привлекательностью и чарующими чертами как несравненного лица, так, впрочем, и бесподобного тела, имевшего рост, чуть превышавший средний, выпуклую грудь, широкие бедра и одновременно тонкую талию; касаясь же ее распрекрасного личика, обязательно следует отметить, что оно обладало следующими отличительными чертами – большими карими глазами, настолько красивыми, что совсем не требовали косметики; еще можно выделить прямой, маленький носик, обладавший идеальнейшей формой и плавно переходивший в яркие, едва ли не алые, губы, где нижняя казалась немного побольше, однако более тонкая верхняя ничуть не портила общего вида, а придавала какой-то несказанной пикантности; кожа являлась гладкой, бархатистой, от природы румяной, совсем не нуждавшейся в загаре; каштановые волосы достигали одинаковой длины, выглядели прямыми, остриженными чуть ниже подбородка, и окаймляли собой голову равномерной прической, полностью скрывавшей чуть отстоявшие уши, представлявшиеся небольшим (хотя, скорее, все же средним) размером. Одежда подраставшей представительницы прекрасного пола неизменно содержала в себе коричневатую, почти под цвет волосам, болоньевую куртку, однотонную, темную, футболку, дамскую черную сумочку и короткую юбку, цветом непременно сочетавшуюся с неизменным женским аксессуаром и носимую под однотонные колготки и остроносые туфли; однако, в зависимости от ситуации, на ней можно было в той же мере увидеть синие джинсы, вкупе с верхним предметом ее одеяния отлично сочетавшиеся с шоколадного оттенка кроссовками, причем последний вид нравился юной плутовке намного больше и, как следует понимать, предпочитался гораздо более чаще.