Василий Боярков - Центр жестокости и порока

Не стоит особо распространяться о личностях людей, опустившихся на самое дно социальной жизни и не имевших возрастных различий и отличительных признаков, следует лишь заметить, что они отличались не совсем обычными прозвищами: Вахрам (тот, что приставал к прокурорскому сыну на улице), Кабрух (усаживался на переднее пассажирское кресло) и Сморчок (он устроился сзади) – и выполняли теперь задание, поставленное им самым непререкаемым образом и назначенное беспощадным Баруном… хочешь не хочешь, но им никак нельзя было его завалить либо по какой-то причине не выполнить. В итоге, ловко провернув назначенную им операцию, «отстойные люди» привезли захваченную жертву (как было настоятельно указано преступным работодателем) на заброшенную усадьбу колхоза, некогда существовавшую в районе градообразующей деревни и по странному стечению обстоятельств еще до конца не разграбленную; она отстояла чуть в стороне от основных жилых комплексов, окружалась сплошным, густо разросшимся, лесом и являла собой надежное убежище для «опустившихся личностей».

Ютились три омерзительных типа в деревянной конторе, сохранившейся еще с довоенного времени и представлявшей собой бревенчатое строение, выделявшееся шиферной, местами потрескавшейся крышей и не имевшее застекленных оконных проемов; внутри имелось пять отделений, вероятнее всего используемых раньше под кабинеты, в одном из которых и обосновались странные личности, заклеив единственное окно – где целлофаном, а где попросту грязными тряпками. Младшего Замарова, представлявшего из себя невольную жертву, поместили в одной из комнат, где все еще располагалась кое-как функционировавшая кирпичная печка; к моменту перемещения он, соответственно, уже очнулся и теперь, скованный наручниками, заранее предоставленными Баруном, подвергался еще одному неимоверно жуткому испытанию… чтобы парень не кричал «Да вы знаете с кем связались?! Я сын прокурора города!», его настойчиво лишали голоса, используя грязную и вонючую тряпку, чем-то напоминавшую вышедшую из строя портянку; закончив с «изобретением кляпа», пленнику (пусть «спонсированные» наручники и были надежными) – ну так, от греха подальше и чтобы больше не зацикливаться на нем вниманием – связали еще и ноги, причем единственным, что удалось отыскать в близлежащей округе – неприглядными, плохо пахнущими, концами, оторванными от многочисленных тряпок, в избытке имеющихся в унылой и затхлой избушке, что в свою очередь наводило на определенные размышления об основной деятельности непривлекательных отбросов современного общества, по всей видимости «бомбивших» (опустошавших) одиноко стоящие дачи и нежилые строения. На улице стояла промозглая осень, дров в лесу было предостаточно, и так называемые хозяева занялись в дальнейшем делами, направленными исключительно на обогрев помещения и приготовление пищи.

***

Выйдя из комнаты для допросов и чувствуя неподдельную тревогу, а вместе с тем и, без сомнения, безразмерную ярость, прокурор на ходу «бросил» конвоиру-охраннику, дежурившему возле дверей: «Не убирайте его далеко, – имел он в виду заключенного, – я скоро вернусь и тогда мы плодотворно продолжим», сам же отправился проверять озвученную преступником информацию, взволновавшую его, по его собственному выражению, «до самого глубокого края стонавшей души». Не следует долго витать в догадках, что уже буквально через час было доподлинно установлено, что бандит не блефует и имеет на руках невероятно значимый козырь… Итак, крайне усердный работник правоохранительных органов, до кульминационного момента крайне принципиальный и в принимаемых решениях полностью неизменный, выглядел окончательно сломленным и готовым к неприятному его сознанию диалогу; он, так много повидавший на долгом служебном веку, сейчас был подавлен, лицо его осунулось, как-то вмиг постарело и выдавало собой сильнейшие муки, неотступно терзавшие, казалось бы, волевого и неприступного человека.

Дмитрий Аркадьевич был человеком неглупым и отлично себе представлял, какой именно опасности сейчас подвергается его отпрыск, поэтому все поисковые мероприятия он провел собственными силами, через частное сыскное агентство, не посмевшее отказать высокопоставленному чиновнику и профессиональными трудами, а заодно и обширными связями починенных сотрудников раздобывшее плачевную для заказчика информацию; ситуация виделась очень критической, ведь похожего развития событий опытный деятель уголовного делопроизводства в образовавшемся беспрецедентном случае совсем не учел, да и попросту не предвидел, полагая, что раз он смог лишить предводителя «монгольского ига» полного сношения с внешним миром, значит, лишил «чудовища» его головы, полностью ограничив способность думать и действовать; однако, как оказалось, «зверь» оказался многоголовым, похожим на гидру, где при отсечении одной головы, на ее место вырастали две, а может даже и три, способные четко управлять сплоченным и отлаженным до мелочей «организмом» (или, все-таки будет лучше сказать, механизмом). Обозначать драматичную проблему правоохранительным структурам было нельзя, потому как высокопоставленный сотрудник, постоянно имевший дело с подобными проявлениями, превосходно понимал, что в неудобном случае жизнь его сына, зависевшая от прихоти находившегося в тюрьме заключенного, не будет уже иметь того определенного смысла, на какой рассчитывал бездушный и безжалостный «человечишка» (который, стоит сказать, сразу же ото всего отопрется); его же еще несформировавшийся мальчик наверняка будет подвергнут самому какое только известно жестокому умерщвлению – а уж методы, применяемые при пытках людьми, подчинявшимися Джемуге, прокурорскому работнику были известны как никому другому.

Отягощенный противоречивыми мыслями, Замаров сидел у себя в кабинете и начинал уже пить вторую бутылку; однако, невзирая на большое количество принятого им отличного армянского коньяку, забвение не приходило и мозг усиленно искал ответ, способный помочь выйти из сложившейся ситуации, где он оказался невольно загнанным в угол, и с достоинством, и без трагичных потерь; но… как нетрудно будет понять, подходящего решения не было, а предпринять хоть что-то было просто необходимо. Просидев в мучительных сомнениях еще час, Дмитрий Аркадьевич наконец решился и, задавшись целью «любыми путями вызволить из беды неразумного мальчика, попавшего в коварнейшую ловушку и совсем еще не видавшего жизни», направился обратно в следственный изолятор, где его с нетерпением ожидал несказанно довольный преступник.

– Как, прокурор, – начал он, озаряясь слащавой гримасой, едва успел посетитель переступить порог комнаты, предназначенной для допросов, – разве у тебя не существует дел поважнее, чем тратить драгоценное время на посещение одинокого узника, упеченного тобой же в тюремную камеру?