Петр Ингвин - Синдром Деточкина

– При реформах или постройке нового необходимо понять главное, то, о чем даже помыслить невозможно в обществе, где преступники лезут во власть, чтобы иметь больше возможностей для новых преступлений и способов избежать ответственности. А именно: аксиому, что преступник не имеет прав. Да! Невзирая на все Гааги и прочие Страсбурги. Мы хотим, чтобы в первую очередь соблюдались права жертв, а не преступников.

– Правозащитники проклянут вас за это святотатство, – с задорным плутовством улыбнулись краешки глаз вновь опустившей лицо красавицы.

– И пусть! Потому как упомянутые самодуры и самодурки – просто куски идиотов, они не сталкивались с настоящей жизнью. Когда у человека убили мать, зарезали жену, подсадили на наркоту сына, изнасиловали дочь, он не пойдет защищать права подонков, которые совершили это. Он потребует ветхозаветное «зуб за зуб». Вспомните, о чем три четверти фильмов-боевиков, на которые народ валом прет: о том, как лихой герой кроваво разделался со всякими гадами, которые с помощью удобного закона творили, что хотели. С кем хотели. А именно – с нами. С такими, как мы, с каждым из нас. Никто не олицетворяет себя с законниками или власть имущими, только с жертвами. И – с непременным огнем в глазах и ощущением счастья – с мстителями.

– Логично, – умом согласились со мной собеседники.

Мы шли по неширокой дорожке, и я чувствовал отстраненное неприятие: правильно, мол, парень говорит, мы и сами так думаем, и еще девяносто девять процентов населения – тоже. Но когда же в истории были времена, чтобы идеальные системы побеждали и претворялись в жизнь? Никогда. Всегда и всюду все заканчивалось кровью. Или, как более жизненный вариант, очень большой кровью – в борьбе новых мух за место на гноящейся ране. Как и с неполучающимся подставлением второй щеки у большинства вроде бы убежденных христиан, здесь тоже включается пресловутый человеческий фактор. Все идеальное – совершенно, то есть совершенно нежизнеспособно. Непрактично. И, что более всего обидно, очень кроваво при попытках воплощения. Но я не сдавался:

– Понимаете, преступник сам лишает себя прав личным решением преступить установленные обществом законы. Он ставит себя вне их. И о чем тогда говорить?

С этим вроде бы все были согласны. На словах.

– Что же ты – или вы как организация – предлагаете? – остановился на главном Владислав.

– Не поверите. Меры уж больно радикальные.

– Всех виновных расстреливать? – предположил он. – Или вешать? Так, наверное, будет нагляднее. Преступление и наказание – все на виду. Так, что ли? Было, господа, было.

– Нет, – впервые за несколько минут я улыбнулся. – Для того, чтобы наглядно повесить, сначала тратится уйма государственных денег на то, чтобы найти, задержать, просто довести дело до суда…

– Но тогда – что?

Вот теперь я их действительно заинтересовал.

– Для начала – всех преступников объявить вне закона.

– А сейчас разве не так?

– Нет. Категорически. Для примера. Давайте представим на миг ситуацию, которая могла произойти всего двадцать минут назад: допустим, вы сбили перебегавших в неположенном месте детей. Кто виноват? Вы?

– Ну… – замялся Владислав.

Дескать, не он, конечно, но ведь это – дети!

Я понимал его затруднения и выложил самое правильное, что можно сказать в этом случае, но что никто не рискнет сказать с правительственной трибуны:

– Я предлагаю (только не бейте сразу!) пешехода, который переходит в неположенном месте, целенаправленно давить на месте.

Сейчас неплохо бы вернуться немного назад, чтобы понять причины и следствия той чехарды событий, которые мной играли. Честное слово, я ненадолго. Только самое необходимое.

Это произошло за день до недобросовестно вырулившего такси и за два дня до того, как меня убили. Да-да, сначала морально, когда уничтожили все, чему я посвятил жизнь (чем доказали мне, что нужно было поступать наоборот), а потом и физически. Ну как убили: взрезали живот так, что потроха на брюки высыпались, и бросили одного беседовать с Богом. Еще, наверное, дали время, чтобы успел рассказать вам случившуюся со мной историю. Если задуматься, то очень поучительную. Впрочем, любое событие поучительно, если уметь думать.

Ну, теперь о событиях, которые предваряли описанное выше. Вчерашнее совещание у шефа, на котором я вроде бы «последний раз» видел Жанну, находилось в самом разгаре.

– Кофе? – Лицо ничего не боявшейся плутовки склонилось ко мне, искрясь многозначительностью связывавшей нас тайны, вырез «строгого» костюмчика провокационно оттопырился, отчего ладони заныли фантомными болями.

«Строгий» я взял в кавычки, потому что стандартный офисный комплект из серой юбки ниже колен и белой кофточки Жанна умудрялась носить так, будто это вечернее платье, а сидевшие за столом сотрудники – компания на вечернем приеме у знаменитости. Упругие бедра под мышиным покрывалом ткани играли и пели, лукавые глаза смеялись, а чудовищный вырез, в котором утонул мой ставший на миг невменяемым взор… туда мгновенно втянулся и задохнулся от воспоминаний я весь.

Вне служебных отношений мы не пересекались с Жанной больше трех месяцев. Нечего говорить, как я соскучился.

Гипнотизирующий туман знакомых выпуклостей замер надо мной в ожидании, сгущаясь, вырастая и словно готовясь выплеснуться.

– Кофе? Да, пожалуйста, если не трудно, – промямлил я.

Глаза старательно глядели на шефа, только на шефа и ни на что, кроме шефа. А он искренне забавлялся ситуацией. Да, он все видел. Причем, всегда. Иначе не был бы шефом. Тому, кто не замечает очевидного, я не доверил бы собственные жизнь и судьбу. Но сейчас, с точки зрения Борисыча, проказница-секретарша разбавляла суровую атмосферу совещания мелкими шалостями, помогая нам не забыть, что мы люди.

Но мы не только люди. Все собравшиеся здесь соратники, за исключением кокетливо разносившей напитки секретарши, были мужчинами. Самцами. То есть, существами, которые однозначно и предсказуемо реагировали на подобные игры. Но если других, тоже небезосновательно предполагавших связь шефа с его протеже, это лишь взбадривало, останавливая от последующего опасного шага…

В свое оправдание хочу сказать, что шаг в свое время сделал не я.

Честное слово, ничего подобного у меня в мыслях не было. Так получилось. Только что освободившийся, тогда я шел за ней по городу, не зная, куда меня ведут и зачем. Но шел. Она смеялась, говорила мимоходом о глупостях, а ноги тем временем двигались в сторону только что сданной новостройки, куда мы и зашли после того, как Жанна набрала код на домофоне. В лифте напускное веселье испарилось.