Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Он внутренне улыбнулся, вспоминая иллюстрацию к рассказам Конан-Дойля, которыми увлекался в детстве, — окутанный дымом знаменитой трубки зловеще-темный силуэт Шерлока Холмса. Что ж, все верно: если отбросить литературную романтизацию, старик Конан-Дойль был прав.

Конечно, так бывало не всегда, раз на раз не приходится, — случалось и Жуниду завершать расследование без вечерних сидений в запертом кабинете, случалось что-то ловить на лету, без подготовки, как теннисисту, отражавшему очередной мяч, но когда противников много, когда одним ударом невозможно было разрубить запутанный узел, Шукаев прибегал к испытанному способу и оставался до полуночи, а то и до утра один в почти пустом управлении.

Все знали об этом его обыкновении, давно перестали вышучивать его и принимали «странную» привычку, как должное.

В ставропольском угрозыске Шукаев работал уже более шести лет, снискав немалый авторитет и уважение, нажив, сколько полагается, врагов и завистников, тем более, что характер у него был, как он сам выражался, «не сахарный», а отношение к людям, которых он по-прежнему, как и в годы юности, делил лишь на две категории — «стоящих» и «нестоящих», оставалось неизменным: «стоящие» заслуживают внимания и всяческой поддержки, а «нестоящие» только путаются под ногами.

Не изменил он и прежним своим симпатиям и привязанностям: для него были и оставались примером Михаил Колосунин, теперь — генерал, начальник краевого управления НКВД и его заместитель Шахим Денгизов — люди, с которыми свело его в свое время дело карабаира. Третьим был человек штатский, знакомством с которым Шукаев немало гордился.

Это — Геннадий Максимович Воробьев, первый секретарь Черкесского обкома партии.

Еще в начале тридцать восьмого года, вскоре после принятия известного постановления ЦК ВКП (б) об усилении партийного контроля над деятельностью органов расследования, работники крайкома партии стали чаще посещать управление НКВД, интересуясь главным образом политико-воспитательной работой среди офицеров и специальной их подготовкой. Среди них был и инструктор райкома Воробьев. Он чаще других присутствовал на партийных собраниях, нередко выступал, обратив на себя внимание Шукаева своей эрудицией и деловитостью. Они познакомились и подружились.

Знакомство прервалось, когда Воробьев уехал по новому назначению — первым секретарем в Прикумск.

Спустя год после его вступления в должность, в районе Прикумска было совершено тяжкое злодеяние. В селе Орловском неизвестные бандиты вырезали всю семью председателя колхоза.

Однако ни в первые дни после убийства, ни по прошествии нескольких недель преступление так и не было раскрыто. Вот тогда Геннадий Максимович вспомнил о Шукаеве и, употребив все свои связи, добился, чтобы дело поручили ему.

Жунид не обманул ожиданий: через месяц преступники предстали перед судом.

С тех пор Воробьев никогда не забывал Шукаева, хотя виделись они теперь редко.

Жунид был не в духе. В такое состояние его обыкновенно повергали неудачи. Даже с друзьями и людьми, которых он глубоко уважал, он здоровался хмуро, бывал неразговорчив и при малейшей возможности избегал собеседников.

Нынче он имел для этого основания, потому что, к величайшей его досаде, ни одно из начинаний, предпринятых им по текущим делам последнего месяца, не сулило исхода в ближайшем будущем. Разыскивая в Зеленском районе убийц Дербентского инкассатора, он, как известно, не преуспел в этом, а, наткнувшись совершенно случайно на другое дело — попытку убийства сыровара Кабдугова и напав на след бежавшего из заключения Хапито Гумжачева, снова уперся в загадку старого зафесовского платка. Никто в Черкесском бюро технической экспертизы и в управлении не смог ему толково объяснить, куда делся второй фуляр с монограммой, в который налетчики на ювелирный магазин обернули камень, чтобы оглушить продавщицу.

Воробьев был тогда в отъезде, Коноплянов не счел нужным позволить Жуниду подробно ознакомиться с историей на ярмарке. А идти к Гоголеву и Леонтьеву, говорить с ними через голову Коноплянова значило поставить обоих заместителей в неудобное положение перед их непосредственным начальником. Так Шукаев и уехал ни с чем.

Единственную надежду Жунид возлагал на Денгизова, которому собирался рассказать о своих подозрениях и догадках.

Из Дербента дополнительных сведений не поступало, и Шукаев послал туда Арсена — проверить имеющиеся данные на месте, а сам намеревался через Денгизова попытаться воздействовать на Черкесское управление НКВД, чтобы последнее предоставило возможность ему, майору Шукаеву, ознакомиться с материалами расследования по ограблению «Ювелирторга» и исчезновению кассира и начальника сторожевой охраны Шахарской ткацкой фабрики. Опыт и интуиция подсказывали ему, что все это каким-то образом связано, и нужно лишь сопоставить разрозненные факты, как он найдет главное звено, за которое удастся вытянуть и всю цепь.

Шахим Алиханович Денгизов находился в недельной командировке, его ждали со дня на день.

Вышло так, что когда он приехал, Жуниду не понадобилось самому начинать щекотливый разговор о Коноплянове и его твердокаменном упрямстве: Денгизов вызвал Жунида сам и, как водится, без всяких предисловий сказал:

— Все знаю. Наслышан о твоих подвигах. Вчера заезжал в Черкесск. Как ты?.. Поймал этого типа, как бишь его? — Цыганов, что ли? И упустил?

— Взял его Арсен, — уточнил Жунид. — А упустил Маремкулов. Шахим Алиханович, я хотел вас просить…

— Подожди, подожди, — улыбнулся Денгизов. — Сначала послушай, что я скажу. Может, тогда тебе и просить ни о чем не придется… — Шахим Алиханович провел рукой по своей все еще пышной, но основательно побелевшей за последние годы шевелюре и испытующе посмотрел на Жунида. В глазах его запрыгали веселые огоньки. — Ну, что? Небось взялся бы за все эти дела разом, если бы предложили?..

— Шахим Алиханович, зачем вы спрашиваете?…

— Знаю, знаю, — усмехнулся Денгизов. — От работы ты никогда не бегал. Так вот: с тебя магарыч. Сам Воробьев ходатайствовал, чтобы шахарское дело передали тебе. А значит — и ярмарку, и Калеж, поскольку Гоголев тоже связывает все это в один узелок, и Дербент с тебя не снимается, хотя, думается мне, вплотную заняться следует прежде всего Черкесском. Если дагестанцы выяснят что-нибудь новое, они сообщат. Соответствующую бумагу мы тебе сочиним, Колосунин подпишет, он — в курсе. И — давай. Действуй. Сроков не ставим — неверная практика. Верим, что ты и сам тянуть не будешь.

Шукаев встал. Хандру его как рукой сняло. О таком повороте он и не мечтал. Не просто ознакомиться с интересующими его материалами, а получить их в свои руки, имея самые широкие полномочия. Жунид знал, что, если Денгизов что-либо поручает, то никогда не связывает рук подчиненным.