Кормилицын Валерий - Излом

— Так что же? По–твоему – дикость без наказания должна оставаться?..

И вновь штурмовщина. За неделю до майских праздников Бонапарт Куцев перешел на вахтовый метод – пару ночей спал на раскладушке в кабинете. Кац готовил рапорт вышестоящему начальству о производственных успехах, о выполнении соцсоревнования, об ударниках комтруда и просил поощрить наиболее отличившихся.

В конце рабочего дня в курилке появился Пашка.

— Просидел весь день, как петух на яйцах! – горько пожаловался Большому и, с интересом заглянув через плечо копавшегося в шкафу Васьки Плотарева, воскликнул: – Ого! Сколько майонезных банок накопил… весь цех свободно мочу на анализы сдать может.

Плотарев мгновенно захлопнул шкаф и поправил сбившуюся под чепчиком причёску.

— Смотри‑ка, разбавляет!.. Раскроил своего мастерюгу, – позавидовал Большой, наблюдая за Пашкиным кадыком и пустеющей баночкой.

— Бр–р-р! – вздрогнул Заев, закусывая жвачкой. – Для настоящего мужчины жвачка не удовольствие, а способ маскировки от начальства, – вновь уставился на открывшего шкаф и потерявшего бдительность Плотарева. – Если их сдать, наверное, на шафранчик наскрести удастся…

— Чего уж на шафранчик? – отчего‑то вздохнул Большой. – Кооператив надо открывать под названием «Российский пролетарий», закатывать в баночки пепел из крематория и продавать в Африке каннибалам с этикеткой «Растворимые жареные люди».

— Бе–е-е! – затошнило Заева. – А почему «Российский пролетарий?» – поинтересовался он, вытирая заслезившиеся глаза.

— Потому что заграничное лучше покупают, – вразумил его Большой.

Вместе со всем прогрессивным человечеством цех встретил Первое Мая и готовился праздновать День Победы.

Вечером пятого мая как порядочный глава семейства повёл Татьяну с Дениской в цирк. Оттуда возвращались уже затемно.

У ярко освещенного ресторана «Москва» тротуар оказался забит весёлой молодой компанией горцев. Слышались их гортанные крики и смех.

«Видно, выгодно гвоздики продали и отмечают», – подумал я.

Обычно здесь дежурил милицейский патруль, но сейчас его не было.

«Вызвали куда‑нибудь, – автоматически отметил, обходя сбоку шумную компанию. – Чего ржут, каракулевые жеребцы?.. Весь тротуар заняли…»

Случайно заглянул в середину образованного ими круга. С удивлением увидел маленькую бабульку с каким‑то девчоночьим, пухлощеким лицом. Седые, коротко стриженные под горшок волосы прикрывал синий берет, молодцевато сдвинутый набок. На мужском двубортном пиджаке с широкими лацканами рыбьей чешуёй блестели от неоновых букв ресторана многочисленные медали. Из‑под длинной, в широкую полосу юбки выглядывали стоптанные белые туфли времён победы на Курской Дуге.

— А эт–ту чэм заработала? – сильно дёрнул за медаль высокий смуглолицый парень с интеллигентным тонким лицом.

Отстегнувшаяся медаль оказалась в его руке.

— Слюжу Советскому Союзу, – тут же нацепил её на куртку.

Компания довольно закудахтала.

Старушка, растерянно прищурившись, непонимающе оглядывалась по сторонам. Обойдя их, мы удалились шагов на десять и, не сговариваясь с Татьяной, обернулись, она, видно, тоже что‑то заметила.

Так же с трудом обойдя компанию, нас обогнала парочка – мужчина с литыми плечами и короткой спортивной стрижкой вёл под руку молодую красивую женщину со скучным выражением лица.

— Иди домой, догоню, – бросил Татьяне и пошёл назад.

Под хохот приятелей ещё одну медаль прикреплял на куртку в районе пупка коренастый юноша с колючим взглядом и небритыми щеками.

— Сынки, не надо… – тихо просила женщина, пытаясь взять свои награды и не понимая, что происходит и чем она не угодила этим кавказским красавцам.

— Заткнис, колхозыница! – высокий интеллигентный наотмашь ударил её по рукам.

Тонкие сжатые губы его растянулись в улыбке.

Женщина, скрестив руки на груди, закрывала медали, без конца повторяя:

- Что вы делаете, сынки.

Берет её валялся на асфальте.

Мои пальцы словно судорога сжала в кулак. Я пытался разжать их и не мог. Оттолкнув плечом коренастого, вошёл в круг и встал рядом с женщиной.

Хотел сказать интеллигентному: верни медаль – и не смог, раскашлялся, нервный тик задёргал веко.

- Эт‑то чё за чахотошный явился? – крепкая, пропахшая табаком пятерня, сжав моё лицо, с силой толкнула.

Хохот стал прямо‑таки гомерическим.

«Обкурились, что ли? Раньше себе такого не позволяли», – коротко, без размаха, вложив всю злость, ударил по тонким, растянутым губам и тут же – в солнечное сплетение.

Интеллигентный стал оседать. Рот его уже не кривился в улыбке. В глазах метался животный страх.

Пока стая не пришла в себя, локтем в переносицу получил и стоявший рядом коренастый. Добавил ему для крови в нос. Жалобно хрюкнув, он уткнулся в асфальт.

«Хорошо, если в честь праздника ножи не захватили», – с яростью ударил ещё кого‑то.

Посеребрев лицом, как её волосы, старушка по–прежнему шептала:

«Что вы делаете сынки, не надо…»

Последнее, что я заметил, это выбежавших из ресторана людей. Дальше действовал, словно во сне – бил сам и получал удары.

Шесть человек на одного всё‑таки многовато.

Через несколько минут натиск стал ослабевать. Может, я сплю – не поверил глазам. На месте пожилой женщины стоял Игорь и, выбив нож у одного из кавказцев, действовал тростью, словно в штыковом бою.

Неожиданно стая, рассыпавшись, прянула в разные стороны.

Истошно завывая сиренами и мигая синими лампочками, у ресторана остановились две милицейские ПМГ.

«Вот и «Помоги Мне Господи» приехали», – устало огляделся, выискивая в собравшейся толпе жену и сына.

Два милиционера, матерясь, бежали ко мне. Не успел объясниться, как руки были плотно скручены за спиной. На сопротивление сил не осталось. Через минуту сидел в машине. Голова кружилась, во рту стоял привкус крови. Толпа шумела и ругалась с милицией. Мне стало скучно и безразлично. Вместе с ментом, прихрамывая, подошёл Игорь, нагнувшись, залез в машину и сел рядом.

Приторно пахло бензином, пылью, сапожной ваксой и какой‑то ещё аналогичной дрянью. Я закрыл глаза, устало откинувшись на спинку сиденья из потёртого кожезаменителя, ощутил сквозь пиджак пружину. «Родственница моего дивана, что ли?» – старался вникнуть в слова Игоря, но их смысл не доходил до меня.

Правая нога часто–часто дрожала, выбивая барабанную дробь о металлический пол. Поймав себя на этом наблюдении, расслабил мышцы и качнулся вперед от резко затормозившей машины.

- Приехали! Вылазь! – велел сержант, громко хлопая дверцей.

Из другой милицейской машины вышли трое задержанных парней и волками уставились на нас.