Игорь Гриньков - Криминальная история

Гоны на лис не были столь опасными, но требовали ловкости наездника и меткой стрельбы из лука. Когда на полном скаку конь с всадником приближался на досягаемое расстояние к огненно-рыжему лисовину, расстилающемуся по бурой степи в отчаянном беге, требовалось искусно послать одну-единственную стрелу, которая поразит цель наповал.

С волками обстояло гораздо сложнее и не так безобидно. Традиции предписывали, чтобы, догнав зверя, охотник, не снижая темпа гонки, спрыгнул с коня на спину волку и кривым ножом пересек ему глотку или поразил в сердце. Это дело было ответственным. Можно было неудачно спрыгнуть с коня и просто разбиться оземь, но такое у степняков случалось крайне редко. Наконец, завозившись в схватке со зверем, что бывало с некоторыми новичками, не исключалось получение жестоких, а иногда и смертельных, ран.

С появлением огнестрельного оружия знак равенства между охотником и зверем исчез, хотя элемент риска сохранился, но не это было главным. Тут действовал природный «ископаемый» инстинкт, зов крови, с которым никакая цивилизация не в силах бороться.

Соколиная охота была привилегией ханов и князей-нойонов, да и некогда было простому скотоводу заниматься этими дорогостоящими пустяками, тут семью бы прокормить.

То, что досталось Мергену от древних предков, закрепилось в его собственной жизни во время прохождения военной службы в Афганистане. А служил он в разведбате, и делать им там приходилось то, о чем он никому никогда не рассказывал, даже «утопив свою совесть в тяжелом вине» — слова из любимой песни «Не стреляй!» группы «ДДТ».

При встречах с друзьями-полчками, прошедшими ту же кровавую, грязную мясорубку, они старались не касаться этой темы, упоминая ее вскользь. Первые полгода после демобилизации по ночам Мерген будил всю семью страшными криками: ему снилось афганское прошлое, которое не завесишь никаким иконостасом медалей и орденов. Но самое страшное, что с ним произошло, и Мерген не отдавал в этом отчета, — он теперь мог запросто убить человека. Естественно, не старика, женщину или ребенка, но врага, представляющего опасность. А реальность или нереальность опасности существенного значения не имели; это очень неконкретные понятия, зависящие от субъективного восприятия ситуации.

Он почувствовал вкус крови, и сам поначалу недоумевал, почему его так тянет резать скот своими собственными руками. Вид свежей, алой, дымящейся крови возбуждал в нем противоречивые чувства: с одной стороны — напоминал все страшное, чем он был обязан Афгану; с другой — обнажал другого человека, жестокого, готового легко отдать свою жизнь и также легко забрать ее у другого.

Мерген, закончив после службы в армии юридический институт, занимал один из ключевых постов в правоохранительных органах района. И эти, новые свойства его характера накладывали отпечаток и на профессиональные качества: жесткость, часто неоправданная, прямолинейность при рассмотрении дел, где обвиняемый — он и есть обвиняемый, а также непоколебимая уверенность в собственной правоте.

Однажды к нему в кабинет пожаловали кавказцы. Их родственник проходил по делу о краже скота и парился на нарах следственного изолятора. Родичи сначала просили о смягчении участи своего соплеменника, но когда попытка дачи взятки успехом не увенчалась, перешли к прямым угрозам физической расправы.

Мерген, презрительно развалившись в кресле, с недоброй улыбкой произнес:

— Убить меня хотите? Давайте, валяйте, если вы такие крутые! Я в Афгане стольких ваших единоверцев отправил к Аллаху, что, наверное, заслужил возмездие! А сейчас договоримся так: или вы тут же приводите свои угрозы в исполнение, или выметаетесь из моего кабинета, чтобы даже запаха вашего не осталось, или я достаю из сейфа пистолет и заваливаю вас всех до одного!

Изрек настолько твердо и уверенно, что у посетителей не осталось даже тени сомнения, что этот сумасшедший так и поступит.

Убедившись, что ни посулами, ни угрозами от начальника ничего не добьешься, кавказцы, что-то бубня по-своему, вышли из кабинета. Мергена можно было убить, купить — невозможно.

Мерген был из многодетной сельской семьи и эту добрую традицию перенес и на свое собственное семейство. Первыми родились два мальчика, а потом, словно по заказу, пошли одни девчонки, четыре подряд.

Мерген по этому поводу горделиво произносил услышанную где-то фразу: «У настоящих мужиков родятся исключительно девочки!».

И если к сыновьям он был, как и положено, строг, для их же блага, то каждая новая появлявшаяся на свет девчушка тут же становилась любимицей отца, его маленькой «принцессой». Жена Бая все свое время проводила между кухней и ванной за постоянной стиркой, валясь обессиленная в постель глубоко за полночь. Тем более, что их дом больше походил на проходной двор, где постоянно находились, потчевались за столом и ночевали близкие и дальние родственники, друзья и знакомые. И каждого надо было угостить джомбой, горячим шулюном. У калмыков, особенно селян, исстари так заведено. У каждого народа свои традиции.

Когда младшую Айсу было решено отдать в детский сад, Мерген благодушно сказал:

— Ну, вот! Бая отдохнула, пускай теперь поработает!

Сказал совершенно искренне, полагая, что восьмилетний чадородный период был для жены чуть ли не отпуском. Хотя, чего греха таить, Баю он любил.

В работе Мерген был азартен. Начинал он рядовым следователем районной прокуратуры. Жизнь подсказывала ему, что он всегда должен быть первым. За службу в Афгане он был отмечен медалями и особым боевым орденом, который давали за реальные, опустим слово — «героические», дела. Оказавшись на факультете, простой сельский парень сразу увидел пробелы в своем образовании и общей подготовке. Честолюбие не позволяло ему сидеть на вторых ролях, и, отбросив в сторону все соблазны студенческой жизни, он засел в тиши библиотеки, донимал преподавателей вопросами, не боясь показаться смешным и неотесанным, общался с сокурсниками, чей уровень был гораздо выше.

В результате, поступив по целевой разнарядке в юридический институт, с довольно скромными знаниями, он окончил его с «красным дипломом» и прекрасно ориентировался в хитросплетениях юриспруденции. Но это была теория. Практику предстояло постичь в жизни.

В райцентре, где Мерген начинал рядовым следователем прокуратуры, ему достался шеф, под началом которого он получил необходимую закалку и выучку: трудоголик, жесткий, требовательный, беспощадный к себе и подчиненным. Не имея семьи и каких-либо отвлекающих увлечений, прокурор сутками просиживал в своем кабинете и постоянно работал, либо мотался по району. Того же он требовал от своих подчиненных. Уход с работы раньше двадцати часов и невыход на службу в воскресенье расценивались шефом, как манкирование своими обязанностями, прохладным отношением к делу.