Василий Веденеев - Крысиная тропа

Так же внезапно боль отпустила. Дрожащей рукой Рыжов вытер выступивший на лбу холодный пот и сунул недокуренную сигарету в укрепленную на переборке ярко начищенную бронзовую пепельницу. Неужели сердечко от нервов прихватило? Ах, как не вовремя. Наверное, пора завязывать с курением. Ну, ничего, вроде отдышался немного. Однако через мгновение приступ начался вновь. Николай Иванович застонал.

Лакдар обеспокоенно проговорил что-то по-арабски и настежь распахнул все иллюминаторы.

— А-а, — едва смог выдавить из себя Рыжов. Скосив глаза, он увидел, что старик переводчик дремлет, уронив голову на грудь, а сигарета тлеет у него во рту, и серый столбик пепла потихонечку растет, растет…

Явно испуганный, Сахнун кинулся к ящику аптечки.

Но Николай Иванович уже плохо воспринимал происходящее: он тщетно пытался глотнуть хоть немного воздуха, вдруг ставшего удивительно вязким и тягучим. Он обволакивал Рыжова, как тяжелое шелковое покрывало, прилипал к лицу, словно смола, но никак не желал попасть в легкие.

Лакдар, не переставая бормотать по-своему, внимательно поглядел на пассажиров. Потом достал из кармана пинцет, аккуратно вынул изо рта еврея сигарету и выбросил ее в иллюминатор. Затем отправил туда же сигарету Николая Ивановича, следом полетел и пинцет.

Краем сознания, еще не заполненным удушающей болью, Рыжов понимал — что-то не так! Надо собраться с силами и защищаться, защищать себя, свою жизнь и деньги! Как? У него нет оружия. Да и зачем оружие, если он даже не может поднять руку или двинуть ногой?! И вдруг с ужасающей отчетливостью до него дошло — он угодил в хитрую ловушку и это последние мгновения его жизни!

Стало страшно, как никогда: хотелось вопить в голос, но из горла вырвался лишь хриплый стон, как будто туда засунули металлическую щетку с алмазной остроты щетиной и она все режет и рвет внутри.

Тем временем Лакдар скинул с дивана переводчика, перешагнул через него, как через бревно, и начал деловито обшаривать карманы Рыжова.

— Все хорошо, уважаемый, все хорошо, — приговаривал он, как будто умирающий мог его понять. И вот наступил черед Николая Ивановича лечь на пол салона рядом со старым евреем. — Бумбо! Глуши мотор.

Через секунду наступила тишина, и катер, как поплавок, закачался на волнах. В салон вошел Бумбо. Он сдвинул на затылок морскую фуражку в грязном белом чехле и, наклонившись, поводил растопыренной пятерней перед глазами Рыжова. Рулевой не знал, что в сигаретах, которыми Сахнун угостил пассажиров, был дигилин — синтетический аналог яда кураре. Смерть от него наступала без агонии и судорог: просто происходил паралич дыхательных органов. И уже через полтора часа яд полностью разлагался даже в трупе, и никакое светило криминалистики и судебной медицины не смогло бы констатировать отравление. Пусть тела скроет пучина, тем не менее осторожный Лакдар предпочитал перестраховаться.

— Ну что? — спросил он.

Бумбо присел на корточки, пальцем оттянул нижнее веко Рыжова и посмотрел зрачок. Пробурчал что-то, после чего брезгливо вытер палец о парусиновые штаны.

«Что он делает?! — подумал Рыжов. — Я жив! Я слышу и вижу его!»

Он действительно видел, как казавшееся огромным потное, небритое лицо Бумбо придвинулось к нему, словно под увеличительным стеклом показав пористую сальную кожу с сизыми прожилками. Когда-то серый, а теперь, от частых пьянок, отсутствия нормального питания и умственной работы бесцветно-водянистый глаз, странно выпученный, уставился на него, будто смотрела рыба-телескоп.

Но тут вдруг все завертелось, и у Рыжова появилось мерзкое ощущение, что его мозги высасывают из черепа пылесосом и одновременно он летит в черную, сужающуюся дыру, прорываясь к яркому свету. И этот свет окончательно разметал на клочки остатки сознания Николая Ивановича…

— Мертв, — Бумбо поднялся. — Чего дальше?

— Балласт, — коротко распорядился Лакдар. — А их на палубу.

Рулевой взял за ноги тело старого еврея и выволок из салона. Потом проделал то же с телом Рыжова. Связав их ноги одной цепью, он прикрепил к ней свинцовую чушку, зацепил страшный груз крюком небольшой лебедки, поднял и перенес за борт.

— Отпускай! — махнул рукой Лакдар.

Раздался шумный всплеск, из глубины поднялись мириады почти невидимых, слабо фосфоресцирующих пузырьков воздуха, но волны быстро все зализали своими языками.

Бумбо включил мотор, развернул суденышко к берегу и вскоре причалил к погруженному в темноту пустынному пирсу.

— Прибыли, господин Лакдар.

Усевшись в «мерседес», Сахнун поехал к себе. По дороге, дымя сигаретой с ментолом, Лакдар размышлял: когда можно начать тратить деньги, которые он взял у русского? Наверное, стоит терпеливо подождать, пока все быльем порастет и через него пройдет еще пара-тройка клиентов, направляющихся в разные страны. Зачем привлекать к себе ненужное внимание? Правда, он и так не нищий, но тут просто с неба свалились и сами шли в руки огромные, фантастические деньги! Как удержаться, особенно когда узнал, что русский шел по цепочке один?..

Когда-то, еще при самодержавии, на окраине Москвы возвели по всем правилам архитектуры и строительства крепкую, сложенную из темно-красного кирпича Бутырскую тюрьму. Мощные внешние стены скрывали от любопытных взглядов мрачные тюремные корпуса — приземистые, словно придавленные к земле гнетом сконцентрированного в них человеческого несчастья, — и башни, Пугачевскую и Часовую для общего содержания заключенных, и Полицейскую с одиночными камерами.

Бутырскому тюремному замку повезло больше, чем знаменитой, воспетой в криминальном фольклоре «Таганке», оказавшейся почти в самом центре широко расстроившейся столицы. «Таганку» снесли, а «Бутырка» осталась. Но город продолжал разрастаться, и рядом с тюрьмой были выстроены жилой дом с универмагом на первом этаже и административное здание, прикрывшие «Бутырку» со стороны Лесной и Новослободской улиц.

В административном корпусе разместилось следственное управление московской милиции. Именно туда и направился Серов, решивший навестить Пулова.

Говорят, если гора не идет к Магомету, то сам Магомет должен пойти к горе. По мнению Сергея, следователь вел себя по меньшей мере странно — не докучал поручениями, перестал звонить по телефону и тормошить, требуя разных сведений по делу, не жаловался начальству на нерадивость оперативников и, как ни странно, довольствовался теми скупыми данными, которые могли предложить ему сыщики.

Обычно все происходило наоборот: следователь упорно пытался влезть на шею операм и еще погонял их, ссылаясь на Закон и собственную необычайную загруженность. Не успеешь отписаться по одной архисрочной бумаге, как уже прилетела другая, а за ней третья — и все скорей, скорей, даже немедленно, поскольку поджимают сроки, а нарушать их нельзя: все установлено законодателем. А в нашей стране его всегда считали исключительно мудрым, поскольку Закон принимался коллегиально, а коллектив ошибиться не может.