Фергюс Хьюм - Потайной ход

– Ты теперь хоть какой-то свет в конце туннеля видишь?

– У меня есть крохотная зацепка. Но я еще нескоро докопаюсь до истины. За этим убийством многое стоит, Мэллоу.

Профессор Ле Боу держал танцевальную школу в Пимлико [7]и неустанно готовил учеников к сцене. Многие из них с большим или меньшим успехом появлялись в постановках театров «Эмпайр» или «Альгамбра», и он пользовался широким успехом среди заболевших сценой честолюбцев за то, что плату брал умеренную, а учил очень усердно. Так он обеспечил себе если не большой, то постоянный доход. В школе ему помогала племянница, Пегги Гарторн. Она управляла его домом, следила за расходами, иначе бы маленький профессор никогда не смог бы откладывать на жизнь. Когда брат покойной мадам Ле Боу – англичанки – умер, его сестра взяла сироту под опеку. Теперь и сама мадам Ле Боу умерла, и Пегги присматривала за профессором из благодарности и из любви. Она обожала раздражительного маленького француза и прекрасно умела им управлять.

Именно в «Академию Танца» и направил свои стопы Дженнингс после беседы со Сьюзен. Он уже восемнадцать месяцев был там постоянным гостем, будучи глубоко влюбленным в Пегги. На «банковский праздник» ему повезло спасти ее от шумной подвыпившей толпы и проводить домой, где его осыпал благодарностями профессор. Детективу понравился оригинальный коротышка, и он зашел еще раз, чтобы спросить про Пегги. Зародившаяся таким образом дружба переросла в более глубокое чувство, и не прошло и девяти месяцев, как Дженнингс предложил скромной девушке руку и сердце. Она согласилась, как и Ле Боу, хотя тот и печалился от мысли о грядущей утрате своей опоры. Но Пегги пообещала, что продолжит заботиться о нем, пока тот не отойдет от дел, и это успокоило Ле Боу. Ему уже было под семьдесят, и вряд ли он еще долго смог бы преподавать. Но благодаря уму и бережливости Пегги у него было, как говорят французы, «довольно хлеба в закромах», чтобы сытно жить до самой смерти.

Академия располагалась на узкой улочке в стороне от основных улиц. По обе стороны переулка – ибо это был переулок – стояли дома небогатых людей, а в конце находилась Академия, перекрывая выход из этого квартала. Она стояла прямо посередине переулка и превращала его в тупик, но вдоль нее проходил узкий проулочек, превращаясь позади здания в новую улицу под другим названием. Поскольку дом стоял уж очень экстравагантно, препятствие уже не раз пытались удалить, но хозяин, эксцентричный богач, пока отказывался давать согласие на снос. Правда, теперь владелец постарел, и ожидалось, что наследники все же снесут дом и позволят переулку свободно вливаться в другую улицу. И на этом кончится время профессора Ле Боу, поскольку его сердце разобьется, если ему придется переезжать. Он преподавал здесь последние тридцать лет и стал неотъемлемой частью здешних окрестностей.

Дженнингс, неброско одетый в синий саржевый костюм, коричневые ботинки и котелок, свернул в переулок и подошел к двустворчатым дверям Академии, над которыми возвышалась аллегорическая скульптурная группа, придуманная самим Ле Боу, представляющая, как Орфей обучает пляске деревья и животных. Эта аллюзия не была лестной для учеников, поскольку если Ле Боу – Орфей, то кто же дубы и скоты? Однако раздражительный коротышка не желал менять аллегорию, и скульптуры остались как есть. Дженнингс прошел под ними внутрь здания, как всегда улыбаясь при виде этих фигур. Внутри на первом этаже помещение делилось на две части – большой зал для танцевальных уроков и маленькую комнатку, которая использовалась и как приемная, и как кабинет. Наверху, на втором этаже, были гостиная, столовая и кухня. На третьем, под высокой конической крышей, располагались спальни профессора и Пегги, вместе с одной гостевой на случай, если кто-нибудь останется на ночь. Где спала Марго – кухарка и прислуга на все руки – оставалось загадкой. Как видно, жилые помещения в доме были весьма ограничены. Тем не менее о Ле Боу заботились Пегги и Марго, которая была ему очень преданна. Профессор был весьма доволен и счастлив и жил легко, по-французски.

Пегги сидела в кабинете, разбираясь со счетами. Это была хорошенькая миниатюрная девушка двадцати пяти лет, опрятно одетая в платье в цветочек и сама похожая на свежую маргаритку. У нее были синие глаза, волосы цвета спелой пшеницы и нежные румяные щеки. В ней было нечто пасторальное, напоминавшее о цветущих лугах и парном молоке. Ей надо было бы быть пастушкой и пасти овечек, а не трудиться в грязном кабинете. Как такой деревенский цветок расцвел среди домов Лондона, Дженнингс не понимал. Согласно ее собственному рассказу, Пегги никогда не жила за городом. Из-за пиликанья скрипки, доносившегося из большого зала, и увлеченности работой Пегги не услышала, как вошел ее любимый. Дженнингс тихо подкрался к ней, любуясь прелестной картиной в луче солнца, игравшего на ее волосах.

– Угадай, кто это? – сказал он, закрывая ей глаза руками.

– Ой! – воскликнула Пегги, роняя ручку и убирая его руки. – Это единственный мужчина, который позволяет себе со мной такие вольности. Майлз, мой дорогой свинтус! – она со смехом поцеловала его.

– Мне не нравится последнее слово, Пегги!

– Но это же любимое словечко папы Ле Боу для своих учеников, – сказала Пегги, которая всегда так называла преподавателя танцев.

– И «дорогой» тоже?

– Нет, это уже мое собственное. Но могу и убрать, если хочешь.

– Не хочу, – сказал Майлз, садясь и привлекая ее к себе. – Поговори со мной, юла.

– Не хочу, чтобы меня называли юлой, а что до разговора, то у меня дел невпроворот. Урок скоро закончится, а некоторым ученикам надо отнести эти счета домой. Скоро будет готов дежёне [8], а ты сам знаешь, как Марго бесит, когда ее превосходные блюда остывают и гибнут. А почему ты здесь, а не на службе?

– Тсс! – сказал Майлз, прикладывая палец к ее губам. – Папа услышит.

– Как же! Слышишь, как скрипка пиликает? Он орет на несчастных, как бойцовый петух.

– А разве бойцовый петух орет? – задумчиво спросил Дженнингс. – Надеюсь, он не в дурном настроении. Я пришел задать ему пару вопросов.

– По твоему делу? – понизила она голос.

Дженнингс кивнул. Пегги знала, чем он занимается, но пока еще не имела случая сказать Ле Боу об этом.

Как и все французы, Ле Боу питал традиционную ненависть к «легавым» и мог не понять, что детектив – это высокий статус. Потому для него Майлз был просто джентльменом со средствами, и они с Пегги решили рассказать Ле Боу правду, когда тот уйдет на покой. Тем временем Майлз часто говорил с Пегги о своей работе, и обычно она выказывала свежий взгляд на вещи и помогла ему в некоторых сложных случаях. Пегги знала все об убийстве в Кривом переулке и о том, что дело поручено Майлзу. Но даже она не могла предположить, кто может быть убийцей, хотя знала все факты.