Николай Свечин - Касьянов год

— Меня навел на вас старик Прозумент. Своим рассказом о том, как вы помогли ему избавиться от нечестного управляющего его доходного дома. Как бишь того звали? Мовша Ивантер?

— Ну…

— Потом мне опять попалась ваша фамилия. В связи с несчастным случаем, когда человек выпал из окна. Он тоже делал кирпич и перебивал ваши заказы. Тут уж все стало очень подозрительным, согласитесь.

— Иной бы и не заметил… — проворчал бандит. — Вот, значит, кто меня спалил? Прозумент, сволочь. Я ему помог, а он? Правду говорят, не делай людям добро, они отплатят злом.

— Петр Софроньевич, вернемся к разговору. Расскажите про пожар в «Шато-де-Флер». Это Бурвасер сгорел в восьмом кабинете вокзала?

— Да.

— А кто пожар устроил? Асланов?

— Нет, Карп, ближайший мой помощник по нехорошим делам. Яшка Гицель рыскал по городу, все думал, признаваться ему или нет. Совета спрашивал. И попал на аслановского осведа. Тот сообщил надзирателю, Спиридон — мне. Я велел Карпу убрать болтуна. Где он сейчас?

— Сидит по сию пору у военных. До суда и просидит, руки Асланова дотуда не дотянутся.

— На суде Карп рта не раскроет, — уверенно обещал атаман. — Зачем ему себе каторгу удлинять?

— А Степан? Он уже все рассказал и протокол допроса подписал.

— Ну и что с того? Меня он выдал, верно. Про другое мальчишка не знает. Вам ведь нужны Асланов с Желязовским? О них парень ничего не сумеет сообщить.

— А шпионаж с жандармами кто придумал?

— Спиридон. Когда понял, что вы дознание не прекратите.

— Он сам кроки рисовал? Что ж так плохо намазюкал?

— Времени мало было. Требовалось успеть, пока вы в Ржищев плаваете.

— Ну, картина ясна, — подытожил Лыков. — Я отстраню обоих от дел, временно, на период служебного расследования. И Асланова, и пана Желязовского. Вызову сюда подкрепление из Петербурга, и мы начнем копать. Глубоко копнем, обещаю. Что-нибудь точно нароем. Или каторга этим господам, или, в лучшем для них случае, увольнение от службы. Продажной полиции в Киеве конец.

Бандит лишь улыбнулся.

— Что, не так?

— Совсем не так.

— А как?

— Да все останется по-прежнему, — объяснил Володимеров. — Пристав скоро уйдет. Женится на капиталах — и в отставку, деньги прожигать. А вот Спиридон никуда не денется. Он врос корнями, и всюду у него защитники. Даже Трепова обаял. Нужен он такой начальству, нужен и удобен. Дело раскрыть? Запросто. Когда оно не противоречит его интересам. Спиридон Федорович Асланов — первый человек в преступном мире Киева. Одной ногой он в полиции стоит, жуликов ловит. Второй — в фартовиках, и тоже на первом плане. Ничего вы с ним не сделаете. Скажу больше… — Тут бандит стал серьезен. — Я ведь вам не просто так свою жизнь изложил и в преступлениях сознался.

— А с какой целью? Если протокол не подпишете, признанию вашему грош цена.

— Бумагу я не подпишу, и к этому больше возвращаться не будем, — отрезал Володимеров. — Речь о другом. Вам, Алексей Николаевич, согласитесь, все же оказал я услугу. Разъяснил, как было дело. Сыщику всегда интересно знать, даже если он свое знание к делу не пришьет. Так или нет?

— Так, — нехотя подтвердил Лыков. Он до последнего надеялся убедить атамана, чтобы тот оформил свои показания.

— Вот! Мог вообще молчать, терять-то мне нечего. Понимаете вы это или нет?

— Ну понимаю. Дальше что?

— А то. Услуга за услугу.

Петр Софроньевич на этих словах вдруг полез за пазуху и вынул нательный крест. Золотой, старинной работы, на черном кожаном гайтане. Он снял его с себя и вручил сыщику.

— Крест семейный, от отца мне достался. Передайте его сестре, одна она мне родная душа во всем мире.

Лыков молчал, предчувствуя недоброе.

— Отдадите или нет? Я ведь вам все сказал, как на духу.

— А сами вы останетесь без креста?

— Обо мне не беспокойтесь, меня скоро удавят. Запишите адрес сестры: Харьков, Соборная улица, Прасковье Маникиной-Невструевой в собственный дом. Она теперь вдова, это ее нынешняя фамилия.

— Но…

— Передайте также, что перед смертью я ее вспоминал.

— Да что вы себя раньше времени хороните! — взорвался Лыков.

— Слушайте меня внимательно, Алексей Николаевич, — продолжил бандит. — Услуга моя больше, чем может показаться. Берите свои манатки и бегите из Киева прочь, пока не поздно. Иначе они и вас прикончат.

— Кто, Асланов? Околоточный надзиратель в чине коллежского регистратора? Вы смеетесь. Я чиновник особых поручений Департамента полиции. Понимаете или нет? Если тут меня кто-то хоть пальцем тронет, весь Киев керосином зальют и спичку поднесут.

Но атаман лишь покачал головой:

— Бегите, послушайте доброго совета и бегите. Прямо сегодня, как можно быстрее. Вы слишком опасны для Асланова. И тех, кто стоит за ним.

— А кто стоит за ним? — насторожился сыщик.

— Не скажу.

— Да что они мне сделают? Убьют? Тогда здесь половина департамента окажется. Живого места не оставят ни на ком.

— Ну вам-то будет уже все равно, — поддел Лыкова арестованный. — А потом, смотря как провернуть. Вы можете утонуть во время купания. Или выпасть в окошко. Или вас лошадь собьет на улице. А то и вовсе пропадете бесследно.

Сыщик задумался. Мысль о том, что жалкий надзиратель сыскного отделения может быть настолько опасен, не укладывалась в его голове.

— Поймите, — настойчиво продолжал Петр Софроньевич, — все уехали. Нет ни губернатора, ни полицмейстера. Сейчас Асланов и Желязовский в городе высшая полицейская власть. Очень удобно, чтобы от вас избавиться. А Гудимы с Мерингом потом вас оговорят. Подбросят какую-нибудь дрянь, оклевещут, лжесвидетелей предоставят. Очернят, одним словом. Так, что и искать ваших убийц никто не станет.

Лыков молчал, обдумывая услышанное.

— Бегите. Что вам еще осталось в Киеве? Засадить их в тюрьму не получится: я протокол не подпишу. Других улик у вас нет. Поручение министра вы, считай, исполнили. Меринг к убийству Афонасопуло прямого отношения не имеет, он его не заказывал. Бумаги, подтверждающие его скорое банкротство, у вас на руках, их и отдайте Витте. Все, дело сделано. И вы целый.

— Зачем же Асланову меня убивать? — оживился надворный советник. — Сами себе противоречите.

— Ничуть. Лыков все равно опасен. Вдруг он неправильно рассчитает свои силы? Подумает, что справится с Аслановым, и объявит ему войну. Выиграть он ее не выиграет, но урон нанесет. Безопаснее Лыкова сложить. Как только Спиридон вернется из командировки, тут же примется за вас.

— А вы? Вы так спокойно приняли неизбежный конец? И бороться не станете?

Бандит развел руками:

— А как бороться? С моими-то грехами да после признания Степана Племянникова, каторги не миновать. Каторга для меня хуже смерти. Лучше уж сразу. Касьянов год… Касьян Немилостивый на тот свет зовет, надо собираться.