Андрей Молчанов - Форпост

Кадровый механизм армии США сработал незамедлительно: сразу же по возвращении Олегу предложили должность инструктора в одном из учебных подразделений, а Джону выпала служба испытателем-наладчиком на полигоне отстрелов спецвооружения, включавшего в себя переносные ракетные комплексы, новейшие гранатометы и разнообразное стрелковое оружие.

Продолжать казенную службу не хотелось, но иных перспектив не виделось. Получив законный отпуск, первым делом они связались с Худым Биллом, скрывавшимся от мафии и от КГБ на территории благословенной Калифорнии в очередном открытом им автосервисе.

За время разлуки с товарищами никаких значительных перемен ни в жизни Билла, ни в его характере, ни в облике не случилось.

– Надоело отсиживаться по всяким норам на дне, но, думаю, скоро можно выпустить перископ, а потом и всплыть, – поведал он. – Мафия до сих пор роет землю после этой истории в ресторане, но никак не поймет, с чьей стороны прилетели пули.

– Так, может, нам и не о чем волноваться? – встрепенулся Джон.

– Может… Но я всегда забочусь о ваших шкурах, – продолжил Худой Билл невозмутимо. – Сообщаю: мне выпала удача заполучить надежные документы. Их прежний владелец уже покинул сей мир, не оставив после себя криминальной истории, а значит, и отпечатков пальцев во всяких вероломных картотеках. Но, увы, мои «пальчики» там имеются. Поэтому приходится жить скучно, обходясь без приключений. Но ведь я подумал и о вас! Так что через неделю можете обзавестись страховкой: новыми водительскими лицензиями и паспортами с чистыми псевдонимами…

– Эти люди что, тоже… – выдавил Серегин начало деликатного вопроса.

– Увы, – скорбно откликнулся дружище Билл.

– Неплохая идея, если ты не разочаруешь меня с ее ценовым воплощением, – настороженно и витиевато высказался Джон.

– Всего-то пара тысяч, – ответил Худой Билл, потупив взор. – С каждого.

– Идет… – процедил Джон сквозь зубы.

А Серегина вдруг неудержимо потянуло в Москву. Он хотел увидеть родителей, Аню, повиниться перед ней, рассказать, что разлука была продиктована чужой волей, и теперь он готов строить жизнь с ней, и только с ней… И почему бы в самом деле не забрать ее сюда, в Штаты? Да, именно так он и поступит!

Отстраненно беспокоил вопрос о вероятных инсинуациях госбезопасности, но прошедшее время затмило прежние страхи, кроме того, на связь с ним никто не выходил, а потому думалось: вдруг, все, да и забылось? Тем паче в бурлившей переменами России чиновные кресла переходили изо дня в день от седалищ к седалищам, был реформирован и предан анафеме КГБ, а потому особенного риска в поездке он не ощущал.

Но в московском аэропорту случился неприятный казус: в джинсах Серегина, некогда оставшихся вместе с другими вещами на армейском вещевом складе перед отправкой в Ирак, а ныне небрежно брошенными в чемодан, российская таможня обнаружила два боевых патрона «парабеллум».

Как они оказались в одежде, Серегин не помнил, но то, что благодаря именно его головотяпству, сомнений не вызывало. Далее произошло то, что в футболе именуется удалением с поля на первой минуте матча… Его уже уводили в местную камеру предварительного заключения люди в штатском, но тут из недр памяти ясно выплыл телефон энергичного опера Евсеева.

– Прошу позвонить… Выполняю задание… – обратился он к сопровождающему его официальному лицу, чей облик прямо и бесспорно ассоциировался с принадлежностью лица к кадрам тайной карательной организации.

Через час Евсеев помогал ему с погрузкой чемодана в багажник своей черной служебной машины, стоявшей под знаком «Остановка запрещена». Патрульный гаишник с палкой, куривший неподалеку, умело машину игнорировал.

Еще через час Серегин обнимал маму и папу, а вечером позвонил Ане.

Услышав ее голос, выдохнул с затаенным страхом:

– Ну, я вернулся…

– Зачем?

– К тебе, – ответил он угрюмо и убежденно.

– Я ждала этого звонка, – произнесла она напряженно, словно через силу. – И боялась его… Хорошо, приходи. Но только это будет или твоим окончательным возвращением, или…

– Мне кажется, я вернулся навсегда… По крайней мере, к тебе.

И ему действительно так казалось.

Он убедил ее уехать с ним в Штаты: мол, придумаем что-нибудь с дальнейшим иммиграционным статусом на месте, главное – получить разовую визу, однако попытка с визой провалилась: поездку одинокой русоволосой красавицы, незамужней, американский консул посчитал подозрительной, возвратив из окошечка паспорт с черной меткой отказа.

Это был удар для Серегина. Оставалось и в самом деле сочетать Аню и Джона законным фиктивным браком в Москве, но тут заупрямилась она, принципиально чуждая каких-либо авантюр и подлогов.

– Пойми! – каялся Серегин. – Я пошел на «фиктивку», ибо не было иных вариантов, но теперь, чтобы жениться по-новой, должен получить развод, а на него в Штатах уйдет год!

– А тебе так нужны эти Штаты? – грустно спросила она.

– Да они всем нужны! – ответил он раздраженно. – Посмотри на этих депутатов, чиновников, толстосумов… Все стремятся к счетам и к особнякам подальше от российской границы, где климат помягче да валюта потверже! Посмотри и на народ: его нынешняя вера только в доллары!

– Кто же тогда я? – спросила она. – Думала, что принадлежу к народу… А вот в доллары как раз верю меньше всего.

– В кого же ты веришь?

– В Бога, в себя, хотелось бы – в тебя…

Он не нашелся что ответить, с досадой признавая свою суетность и разбросанность… Но что предлагала она, столь твердо отстраненная от лукавых соблазнов этого мира, равнодушная к его красочным благам, к романтике авантюр? Тупое прозябание на пятачке бетонной московской квартирки? На этот его вопрос она лишь проронила:

– Ты полон страхов, а не любви… Избавься от них. И дорога найдется.

– Она уже нашлась, – сказал Серегин. – Кривая и скользкая. Я работаю на КГБ. И завтра в девять утра за мной приедет машина. Вот и послушаем, какие последуют указания относительно дальнейших планов…

– И как тебя угораздило влезть в эту гадость? – помрачнела она.

– Вполне закономерно…

– Но это ужасный капкан!

– Да что ты о нем знаешь… – пробормотал он сокрушенно.

В девять часов утра за ним действительно приехала машина, привезшая его на конспиративную квартиру, где бодрый Евсеев познакомил его с новым куратором – человеком из разведки. А затем скрылся в недрах жилища, обставленного старомодной мебелью, в дальнейшем разговоре участия не принимая.

Новому куратору было далеко за сорок, отличала его неторопливая речь, мягкие усталые манеры, дружелюбно лучащийся взгляд за линзами очков в золотой оправе. Лицо и руки у него были такими розовыми, словно он отскабливал их щеткой. В облике и в рассуждениях его присутствовала несомненная претензия на интеллигентность, на которую Серегин первоначально «купился», однако, когда в речи собеседника прозвучали «волнительно» и «по-любому», Серегин, уяснив уровень личности визави, привычно разочаровался.