Исхак Машбаш - Оплаканных не ждут

Три телефона, стоящие перед Хентом на отполированном до блеска столе, молчали. Шеф, кажется, не собирался тревожить его, но, судя по всему, не думал и вызывать машину.

Хент покосился на онемевшие телефоны, чтобы хоть немного размять тело, поднялся из своего кресла и подошел к зашторенному окну. Даже звук его шагов не нарушил тишины кабинета. Их поглотила пенопластовая прокладка пола. Он чуть отодвинул штору. Вдали за неровными крышами домов плясали огни реклам. Они бесшумно взрывались, гасли на короткое мгновенье, чтобы сейчас же зажечь темное осеннее небо метущимся разноцветным пламенем. Это паясничание рекламных огней здесь, на обетованной библейской земле, вдруг показалось Хенту кощунством, он усмехнулся и пожал плечами. Какое, собственно, до этого было дело!

Сейчас его больше интересовали личные дела. Как это ни досадно, но, кажется, с планами на сегодня придется распроститься. Ровно в двенадцать он должен быть в маленьком уютном кабинетике ночного ресторана Бедла Гостингса. Бедл был толст, как двухсотгалонновая бочка, и рыхл, как пенопластовая губка, но время в его заведении можно было провести, не жалея о том, что оно истрачено даром.

Бедл знал свое дело. Его ресторанчик, в готовом виде перенесенный на эту библейскую землю из одного из злачных районов Нью-Йорка, обслуживали в основном девушки из эмигранток самого различного происхождения, еще не освоившиеся с новой для них жизнью. И они были куда приятнее и податливее соотечественниц Хента, сухость и холодный расчет которых действовали на него подчас удручающе.

И главное, они обходились дешевле.

С металлическим треском вспыхнул и погас между телефонами зеленый глазок. Голос шефа сказал:

— Принесите желтую папку и всю полученную информацию.

Когда Хент вошел в кабинет, шеф даже не поднял головы. Была видна только розоватая плешь на его макушке и пепельная черепаховая оправа очков. Хент положил папку на краешек стола и вышел.

Снова в полной тишине сухо отщелкивали секунды. Чуть слышно заныл зуммер. Шеф опять разговаривал по прямому. Хент начал дремать. Если бы не знакомый металлический щелчок, он бы не увидел снова вспыхнувшего зеленого глазка лампочки.

— Хент, — раздался голос шефа, — мой коктейль.

Хент вскочил на ноги. Кажется, он еще мог успеть. Было двадцать три часа двадцать восемь минут.

Пока у Тагира все шло как было задумано. А вот как обстояли дела у Сергея? Приземлился ли он так же благополучно, как и Тагир? И где он сейчас находится? Тоже пока в лесу или по дороге в город?

Тагир отлично знал этот город. По крайней мере, таким, каким он был два с половиной десятилетия назад. Но туда ему идти было нельзя. Во-первых, запрещалось полученными инструкциями, во-вторых — это было пока опасно и для него самого. Если его кто-то узнает, если его заберут для выяснения того, каким образом он снова очутился на родной земле, — разве может он кому-либо доказать, что думал прийти сам и обо всем рассказать? Кто же в это поверит? Нет, рисковать он не имеет права. Во всяком случае, до тех пор, пока не освоится с обстановкой, которая сложилась на его родине в настоящее время, и не убедится, что добровольная явка ничем особенным ему не грозит.

Но если в течение двух недель от Сергея не придет письма… Это будет означать, что с ним что-то случилось. Здесь уж, конечно, Тагир будет бессилен что-либо изменить. Вот тогда-то скорее всего и надо идти самому и все рассказать. Терять уже будет нечего. Сергей, — он был в этом уверен, — не выдаст его. Однако если он будет уверен, что Тагир явится в органы госбезопасности сам, то и он это непременно сделает.

Тагир продолжал идти по лесу, прислушиваясь к его шорохам, к неясным звукам, доносившимся из чащи зеленого кустарника, к щебетанию птиц над головой. И вдруг ему показалось, что он вернулся в уже далекое для него прошлое. Что не было ни войны, ни плена, ни тяжелых лет на чужбине, не было даже самолета и купола парашюта в темном высоком небе. А был и есть он — Тагир, который идет по своему родному лесу, идет так же легко и уверенно, как шел он четверть века назад. И что нет на его плечах груза сорока восьми лет, и мышцы опять упруги и легки, как в молодости, и вот сейчас он свернет на тропинку, ведущую к дороге, пройдет по ней десяток километров или остановит попутную машину, и та по круто петлявшей ухабистой лесной дороге доставит его к первым домикам райцентра. А там уже рукой подать до родного аула. И первым, кто его встретит, будет его друг Джамбот… Кивнет он на рыжий мех висевшей на поясе Тагира матерой лисы, не пряча доброй улыбки спросит:

— Ну, что, Тагир, оставил ли ты там какую-нибудь хоть плохенькую лису и для нас?..

А он ответит:

— Оставил, Джамбот. И тебе и твоим внукам хватит!

А ведь Джамбот в шутку спросит об этом только потому, что знает: Тагир — отличный стрелок и никогда не выпустит пулю только затем, чтобы просто так лишить жизни любое повстречавшееся ему на лесной тропе животное. Джамбот тракторист, весной и осенью у него по горло работы, и он не всегда может бродить по лесу вместе с Тагиром. Тагиру в этом отношении куда проще. А потом Тагир войдет в дом. И маленькая, тоненькая Цуца, совсем не похожая на мать, кормящую ребенка, прижмется к нему, словно он вернулся не из леса, находящегося в двух десятках километров от дома, а откуда-то с края земли, да еще вернулся, перенеся невесть какие испытания. А маленький, совсем маленький Алкес, ему еще нет и года, потянется ручонками к непривычному рыжему меху и крепко уцепится в него крошечными пальчиками. И Тагир, довольный, скажет: «А что, Цуц, не охотник ли он будет, да еще почище отца? Как ты думаешь?» А Цуца, начиная хлопотать около стола, шутливо ответит: «Довольно с меня и одного, не хватало еще сразу двух ожидать». А потом… Нет, хватит! Довольно воспоминаний. Тагир тряхнул головой и приостановился. Вокруг был лес, величаво и спокойно стояли деревья, те же самые и почти не изменившиеся внешне за четверть века, в ажурной зеленой листве голубело высокое знакомое небо… Но прошлого не было. Было настоящее. Тревожное и неясное. И именно потому, что картины прошедшего так ярко и живо нахлынули на него, сейчас, в эту минуту будущее стало еще тревожнее и бесперспективнее.

Тагир стоял, прислонившись к шершавому стволу дерева, стараясь совсем отделаться от прошлого и вернуться снова в сегодняшний день. Да и что связывало его с этим прошлым, о котором так ярко и отчетливо вспомнил? Цуц? Ее давно нет в живых. Алкеса не было тоже. Лучший его друг Джамбот погиб в танке на его глазах. Осталась невеста Джамбота, Мерем, ближайшая подруга Цуцы. Но и она, наверное, давно уже вышла замуж, имеет детей, а может быть, и внуков. И нужна ли ей встреча с человеком, которая остро и больно напомнит ей о прошлом? Напомнит о ее невольной неверности памяти человека, которого она так любила… А может быть, Мерем все еще хранит эту верность? Может быть, она все еще одинока? Нет, вряд ли это возможно. Живое всегда живет живым. И кто осудил бы Мерем, если бы она через столько лет отдала бы свою руку другому? Только руку, но не сердце. Нет, надо не думать о прошлом. Во всяком случае, пока. Воспоминания эти расслабляют. Они могут привести к необдуманному поступку. Надо жить настоящим. Только настоящим. И будущим.