Исхак Машбаш - Оплаканных не ждут

Время приближалось к полудню. Все находившиеся в лагере забились в тень. На них никто, как и прежде, не обращал внимания. И тут только они обнаружили, что ни одной бумаги, которые находились при них, ни одного документа, удостоверявшего личность, в карманах у них не было.

Тогда Тагир решил походить среди заключенных поискать человека, владеющего адыгейским языком. А Сергей в это время, расположившись у проволоки, стал наблюдать за строениями, в которых жила охрана, и особенно за одним, находящимся немного впереди, где стояли две машины и несколько мотоциклов. По-видимому, здесь была комендатура.

Из дверей комендатуры выходили и входили военные. Кто-то приехал на мотоцикле, потом уехали сразу двое. Привели каких-то гражданских. Потом еще нескольких. Но никого и отдаленно похожего на Хамида среди них не было.

Возможно, его и не могло быть среди них. Если тогда в машине он упал с сиденья не от толчка, а от попавшей в него пули… Там Сергей не успел этого определить. Однако ему не хотелось думать, что Хамид был убит. Это было бы слишком несправедливо. Нет, лучше предполагать, что он был только ранен. В этот момент из здания комендатуры вышли двое. Оба в коротких брюках, в гетрах и в шляпах тропического покроя. Они направились прямо ко входу в лагерь. Они вошли в него и остановились, осматриваясь вокруг. Потом один из них остался у входа, а второй вошел на территорию. Сергей не мог разглядеть его лица, наполовину оно было закрыто большими темными очками. Но зато он заметил совершенно точно, что человек этот смотрел как раз на то место, где они с Тагиром лежали ночью. Да, он не ошибался, тот смотрел именно туда, и по всему было видно: оттого, что там теперь никого не было, он ощущает не то что тревогу, но, во всяком случае, раздражение. Наконец он отошел на несколько шагов, еще раз оглянулся вокруг и теперь уже увидел Сергея. Что-то коротко сказав оставшемуся у входа, он пошел к забору. Сергей сидел на земле и молча смотрел на него. Тот остановился рядом.

— Эй, ты, встань. Ты кто такой? — Фраза эта была произнесена на довольно чистом русском языке. Но Сергей молчал.

— Что, от страха язык проглотил? А ну-ка встань, когда с тобой разговаривают. Ты русский? Говори. Молчишь? Ну, тогда пойдем. Там разговоришься. А где второй? А, вон он, — заметил он подходившего Тагира. — Ну давай пошли. Сейчас вы все выложите.

Их привели в просторную комнату со столом в углу. На столе лежали все их личные бумаги с разноцветными штампами и печатями таможенных чиновников чуть ли не всех частей света.

— Вы из Советского Союза? — спросил приведший их. — Когда прибыли в Сирию?

— Я русский, а он адыг. Из Советского Союза мы давно, почти двадцать пять лет. Это же ясно по нашим бумагам.

— Бумагам? — засмеялся тот, — С бумагой что хочешь можно сделать. Говорите все, как есть. Все равно от нас ничего не скроете.

Допрос длился три часа.

— Ладно, — со злобой сказал тот, кто их допрашивал. — Не хотите говорить здесь, скажете в другом месте. То что вы советские агенты, нам совершенно точно известно. Признаетесь — облегчите свою участь. Нет — пеняйте на себя.

Их снова отправили в лагерь, а утром опять вызвали на допрос. Впрочем, теперь он велся уже скорее формально, человек в темных очках уже сам понял, что здесь они ему не скажут ничего, кроме того, что уже сказали, и задавал вопросы просто так, на всякий случай. Это было ясно еще и из того, что у самых окон комендатуры стояла машина, около которой находился солдат, вооруженный автоматом, а второй находился здесь, в комнате.

— Так, значит, продолжаете упорствовать? — устало произнес человек в очках. — Ну, что ж, пожалеете, но будет поздно.

Он отдал какую-то команду, и солдат, сделав движение автоматом, показал им в сторону машины.

— Подождите минуту, — обернулся к нему Тагир. — С нами в машине был еще один человек. Где он, что с ним?

— Какой человек? — подозрительно посмотрел на них тот. — Никакого человека не было… А, этот?.. Он же был араб, и вам нет до него никакого дела.

— Ну что с ним? Он жив? — спросил Тагир.

— Он вас интересует? Если судить по вашим бумагам, вы здесь совсем недавно. Откуда же у вас друзья да еще, по-видимому, близкие, если вы так о нем волнуетесь? Хотите о нем узнать? Говорите всю правду о себе — услуга за услугу.

— Да нам не о чем больше говорить, — почти с отчаянием в голосе сказал Тагир. — Поймите же это! Мы сказали всю правду.

— Тогда проваливайте. Ничего вы от меня не услышите. — Он сказал несколько слов солдату и снова обернулся к ним. — Имейте в виду, при первой попытке к бегству они будут стрелять.

Через час машина довезла их до какого-то селения, скорее всего, небольшого городка. Их завели в серое невзрачное на вид казенного типа здание и заперли в отдельной камере. Кроме узенького оконца под самым потолком да наглухо закрытых обитых железом дверей, их окружали одни только голые стены. Ни нар, ни стола, ни стульев. Здесь можно было вспоминать о чем угодно, но жаловаться было некому. Днем через вырез в двери им просунули котелок с похлебкой — один на двоих — и два куска хлеба. Ложки дать забыли. Они молча сидели на полу, прислонившись спиной к стене. Мысли у них были настолько одинаковы, что говорить было не о чем. Все, что произошло с ними за последние два дня, было настолько трагично и глупо, что отняло у них остатки воли. Сейчас им уже было все равно, что произойдет дальше. Только судьба Хамида, за которую они считали себя полностью ответственными, никак не давала им покоя. И оба они уже хорошо понимали, что с Хамидом произошло самое худшее. А если бы не они… Если бы они не попросили его помочь им… Этот отличный парень, этот добряк и сейчас находился бы дома, около своей семьи.

Когда поздним вечером они поодиночке были вызваны на допрос, их уже ничего не волновало. Вопросы были одни и те же — когда и зачем ты прибыл из Советского Союза? Изложи все это на бумаге и скрепи своей подписью. И ты получишь свободу. Не менее десяти раз им пришлось повторить то же самое, что они говорили на первом допросе в лагере, но им, как и там, не верили. Их допрашивали днем, вечером, ночью, вызывая на допросы то вместе, то поодиночке. Но ничего нового, конечно, вытянуть из них не могли. И вот на третий день Тагир, уже совершенно обессиленный, потерявший способность что-либо соображать, во время очередного допроса, рассказывая о жизни в лагере для перемещенных лиц, случайно вспомнил о человеке, который предложил ему запомнить номер телефона и обратиться по этому номеру, когда ему будет трудно. У него спросили, какой это был номер. Тагир не без труда, но вспомнил его. После этого их два дня никуда не вызывали. Потом утром принесли чистую, пахнувшую нафталином одежду и предложили переодеться. После этого они получили довольно приличный завтрак. А еще через час их вывели во двор и посадили в небольшой автобус. Боковые стекла на нем были матовые, впереди от водителя их отделяло тоже такое же стекло, и, куда их везли, они видеть не могли. Автобус остановился у небольшого домика, ничем не отличавшегося от находившихся рядом домов.