Николай Лобко - Вторая встреча

— В тонах не разбираюсь. — Павлюк подошел к столу, на котором стояли пустые бутылки из-под водки, а на куске серой оберточной бумаги лежали огрызки колбасы и ломти хлеба, и достал из валявшейся тут же пачки последнюю папиросу. — Есть дело — говорите, нет дела—уходите. Я спать хочу.

— В ночной смене работали?

— Водку пил, — вызывающе повысил голос Афанасий. — Всё?

— Всё, — спокойно произнес Кочетов и спросил: — Куда гость ушел?

Павлюк неторопливо зажег спичку, закурил папиросу, затянулся и выпустил целое облако дыма.

— Какой гость?

— Не притворяйтесь, Павлюк. Вы отлично знаете, о ком я спрашиваю.

— Мало ли кто ко мне приходит, — пожал плечами Павлюк.

— Где мужчина в сером костюме?

Павлюк облегченно вздохнул: «белобрысый» не пойман!..» Он насмешливо посмотрел на майора и сдул пепел с папиросы.

— Такого что-то не помню. И вообще, майор, ты меня на пушку не бери. Понял?

— А это откуда?

Кочетов рывком отбросил подушку, под которой оказалась толстая пачка денег, и быстро сунул правую руку в карман. Но прежде чем он успел вынуть ее обратно, Павлюк выхватил из-под тюфяка пистолет и направил его на майора.

— Руки вверх!

Майор презрительно усмехнулся.

— Слабые, оказывается, у вас нервы, гражданин Павлюк. Впрочем, если бы они были у вас крепкими, то вы не стали бы предателем. Положите оружие на стол, — приказал он.

— Но, но! — угрожающе прикрикнул бандит. — Командовать теперь буду я. Руки!

— Положите оружие на стол, — повторил Кочетов. — Стрелять вы все равно не станете.

— Ну, это как придется.

— Стрелять нужно было раньше, когда вас фашисты вербовали.

— А тебе откуда это известно? Докладывали они тебе?

— Знаю.

— Вы всё знаете, — с ненавистью пробормотал Павлюк. — Как только увидел, сразу догадался, что ты за птица.

— Кладите оружие.

— Ну, это ты брось, не на дурака напал. Кончим дело миром. Ты остаешься здесь, а я ухожу.

— Никуда вы без меня не уйдете. Ясно?

Павлюк испуганно покосился на дверь:

— Ты что... не один?

— Это не имеет значения. Вы арестованы. А то, что вы не сдаете оружия, только усугубляет вашу вину.

Руки Павлюка задрожали. Он растерянно посмотрел еще раз на дверь, перевел широко открытые от страха глаза на спокойно стоявшего у кровати майора и едва слышно прошептал:

— Не губите...

— Оружие.

Павлюк торопливо положил пистолет на край стола и повалился на колени:

— Не губите!.. Не губите!..

— Прочь от стола.

Афанасий поспешно на коленях пополз по грязному полу в сторону и забился в угол.

— Гражданин начальник, — шептал он, то кусая свои пальцы, то протягивая трясущиеся руки к Кочетову, — гражданин начальник, не губите... Клянусь, все скажу. Был он у меня, был...

— Где он сейчас, вам известно?

— Не знаю.

Григорий Иванович взял пистолет со стола, подошел к двери и открыл ее:

— Входите, товарищи.

В комнату вошли Рудницкий, Шовгенов и Михаил Тимофеевич Зарубин со своим неизменным потертым чемоданчиком в руке и фотоаппаратом «Зоркий», висящим на длинном, тонком ремешке, перекинутом через левое плечо.

На допросе Павлюк показал, что был завербован фашистами в то время, когда находился у них в плену.

— Гитлеровские шпионы на службе у новых хозяев, — усмехнулся полковник Чумак. — Не ново.

Где в настоящее время находился «белобрысый» (Макбриттен никак не назвал себя), что собирался делать — Павлюк заявил, что этого он не знает.

— Пришел он ко мне вчера вечером, когда я уже спал, — рассказывал Афанасий. — Обругал меня за то, что я не сообщил, куда переехал со старой квартиры. Потом потребовал, чтобы я нагрел воды. Когда вода была готова, он насыпал в нее какого-то порошка и помыл голову, отчего волосы его сразу почернели. Потом я дал

ему паспорт. Он наклеил на него свою фотокарточку, выдавил, как положено, все печати. Переоделся, переобулся и на рассвете ушел. Больше я ничего не знаю.

— Во что он переоделся? — спросил полковник.

— Мою одежонку взял. Мне потом пришлось вот это с чердака тащить, чтоб одеться.

— Какую одежду вы ему дали?

— Гимнастерку, сапоги керзовые, галифе темно-синее. Тужурку у нашего дворника сторговал. Черная, суконная, потертая, но еще носить можно.

— На голову что он надел?

— Мою фуражку, тоже суконная, черная.

— Паспорт на чье имя?

Павлюк потупился и вздохнул:

— Паспорт мой.

— Куда он ушел от вас?

— Я уже сказал, не знаю.

— Когда должен вернуться?

— Тоже не знаю. Он приказал никуда не уходить из квартиры, пока снова не появится.

— А вы ослушались.

Павлюк молча развел руками.

— Как же это случилось? Он вам столько денег оставил, а вы запонки на базар потащили.

— Привычка подвела — чужое с рук скорее свалить. А деньги, они не пахнут. Да и спрятать я собирался их так, что сам черт не отыскал бы.

— Как к вам попали запонки? Он их подарил?

— Свои вещи «они» не дарят. Это ведь закон. Зная такое дело, я взял их не спрашивая.

— И он не заметил? Не может этого быть.

— Ну гак и я кое-что умею делать, — слегка обиделся Павлюк, — И голова и руки есть.

— А где одежда, что он снял?

— В чемодан положил и унес с собой.

— Уведите арестованного, — приказал полковник Рудницкому.

Павлюк поднялся со стула и покорно пошел к двери.

Полковник Чумак вышел из-за стола, закурил папиросу и зашагал по кабинету.

— Где же Гарри Макбриттен?..

Пока наводились нужные справки и производилась оперативная проверка некоторых заявлений, сделанных Афанасием Павлюком, майор Кочетов спустился в столовую.

Во втором зале в углу за столиком сидели Рудницкий, Шовгенов и Зарубин. Григорий Иванович направился к ним.

— Не помешаю?

— Пожалуйста, товарищ майор.

Лейтенанты вскочили и любезно предложили ему стул.

Заказав официантке обед, Григории Иванович обратился к Зарубину:

— Ну, Михаил Тимофеевич, как удалось тебе колдовство на этот раз?

— Всё в порядке. Следы его. В квартире Павлюка он не стеснялся.

Шовгенов покосился на Рудницкого и лукаво подмигнул.

— Похоже два места в театре сегодня будут пустовать. Жаль! — вздохнул он. —Очень жаль!

Рудницкий под столом толкнул коленкой своего приятеля и с укоризной посмотрел на него.

— О чем вы? —не поняв Шовгенова, поинтересовался майор.

— Да тут один лейтенант собрался сегодняшний вечерок провести с девушкой, — с незлобливой товарищеской иронией принялся объяснять Шовгенов, — Приятно, конечно... Как говорил ашуг:

Своя у каждой красота,

У всех, как финики, уста.

Слова, как сахар, неспроста

У чаровницы, девушки...

Но... имеются серьезные опасения, что намеченное мероприятие сегодня не состоится.