Николай Гончаров - Операция «Приятели»

«Во князь!» — с завистью подумал Иван, а вслух сказал:

— Хорошие дом и сад у тебя, Махмуд!

— Этот дом с усадьбой все сбережения мои съел, — с оттенком грусти сказал хозяин. — Да и своего труда немало вложено.

Дверь в дом была приоткрыта. Махмуд проводил гостя в небольшую комнату, напоминающую ювелирную мастерскую, предложил раздеться и подождать. Иван закурил, рассматривая комнату. На полу — большой бухарский ковер ручной работы, у окна — верстачок с инструментом зубопротезиста, аптекарские весы, металлические коронки для зубов, шкаф с книгами, тумбочка. Посередине комнаты стояла хок-тахта [5] Хок-тахта — низкий обеденный столик восточного стиля. . На ней — ваза со свежим виноградом, две белые пиалы на блюдцах с позолоченным ободком.

Вскоре появился хозяин, держа в одной руке чайник, а в другой — бутылку домашнего виноградного вина.

— Будем пить зеленый чай, — сказал Махмуд. Бандурин кивком головы поблагодарил и по-узбекски сел у хок-тахты. Махмуд поставил на столик чайник, разлил в пиалы горячий ароматный чай, взял из шкафчика высокие рюмки из цветного хрусталя и наполнил их прозрачным вином лимонного оттенка.

— За приятное знакомство! — произнес хозяин, поднимая рюмку.

— Дай бог! — улыбнулся Иван.

Расставаясь, Махмуд осторожно поинтересовался:

— Может ли добрый Ахмет еще присылать мне с надежным человеком немножко такого золота?

— Думаю, немного может, — тоже осторожно ответил Бандурин. — Я часто бываю в командировках и, если вы мне доверяете, — постараюсь помочь в этом...

Хозяин проводил Бандурина до калитки, крепко пожал его пухлую руку. От Мухитдинова Иван сразу поехал на вокзал. Зашел в сберкассу и положил деньги на аккредитив, оставив себе лишь на расходы. Пять суток прожил Бандурин в Ташкенте, устраиваясь на ночлег в гостинице аэропорта. Днем отправлял посылки в Янгово, прогуливался по живописным берегам старого канала Анхор. Обедал и ужинал в городских ресторанах, не беспокоясь о стоимости национальных блюд и вин. «Командированный» начал привыкать к праздной жизни...

Нургалиев не рассказывал Раджиму, как и где пересекал он границу. Да тот и не интересовался этим. Ему хотелось поскорее узнать, согласился ли иностранный акционер покупать шлих...

Закрывшись в ларьке Раджима, Нургалиев снял свой полосатый чопон [6] Чопон — длинный халат, национальная одежда узбеков. , отпорол подкладку и стал торопливо выкладывать на ящик пачки советских денег и наручные часы швейцарской работы.

— Сколько получил за чистый грамм? — не удержался Раджим.

— По девяносто рублей, — оскалив желтые клыки, восторженно ответил Нургалиев.

Долго считали деньги. Потом стоимость часов переводили в рубли, вычитали тридцать процентов, раскладывая все на две кучки. Кучка Бандурина была в два раза больше и соблазняла Раджима.

— Ничего, Доржей, — успокаивал он скорее себя, чем приятеля. — Скоро еще будет золото, тогда получишь двадцать процентов, а сейчас выручку поделим поровну. Часы возьми себе. Ты их сумеешь сбыть подороже.

— Что поделаешь, — моргая красными веками, рассуждал Нургалиев. — Всем надо платить. Всем надо сладкий кусок кушать, вино пить, женщину ласкать...

Бандурин получил наличными свою долю денег и ночным поездом выехал в Ташкент. В купе снял узбекскую одежду, спрятал в чемодан и утренним рейсом вылетел в Новосибирск.

Сразу домой не поехал: надо было освободиться от денег. Долго ходил по сберкассам города и оформлял аккредитивы и сберегательные книжки на себя, на имя Стрельчика, на брата Василия, на отца. Вечером, нагрузившись подарками и водкой, на такси явился к отцу.

Старик больше, чем подаркам, обрадовался возвращению сына, думая, что тот окончательно вернулся домой. Но Иван быстро развеял надежды отца:

— Погощу дней десять и улечу. Командировка кончается... Начальство ждет... Усекаешь, батя?

Жена, узнав, что Иван снова улетает на Север, недовольно бурчала:

— Куда опять черти уносят? Трудно одной с ребятами: на работе изматываюсь, домашние дела везу, а ты по командировкам раскатываешься...

— Можешь не работать, — заявил ей Иван. — Буду высылать деньги. Пока на жизнь хватит, а там посмотрим.

— Как же это, без работы? Разве ты один нас прокормишь? Старикам помощь нужна, да и мне трудовой стаж терять не хочется, — вытирая слезы, возразила Евдокия.

— Знаешь, Дуся, мы там на хорошую золотую жилу напали. Заработки подходящие пошли. Прокормлю всех. Вот тебе на первый случай. — Иван бросил на стол несколько пачек сторублевок. — Приеду на прииск, получу зарплату — еще пришлю. Одень, обуй ребятишек, чтоб босыми не бегали. Когда жила кончится, вернусь домой насовсем.

— Ну, смотри, Иван, как тебе лучше, — убирая деньги, подобрела жена. — Только детей не забывай.

— Да ты что? Разве забудешь их?.. — горячо проговорил Бандурин, а сам думал совсем о другом: «Золото надо сбывать в Союзе, за границу носить опасно, хоть и выгодно. Полечу-ка я в Кисловодск, на переговоры с Женькой». — Он мысленно сравнивал свою Евдокию — маленькую, сероглазую блондинку в скромном ситцевом платье, измученную заботами и нуждой, с той женщиной, которая встретит его в Кисловодске... Как бы со стороны, еще раз отчужденно посмотрел на жену, которая родила ему двоих детей, растила их одна, пока он служил в армии, пережила лихолетье войны и теперь ютится в полуподвале бандуринского особняка... И дед Матвей, и бабка Агафья не любили строптивую сноху. Только внуки тонкой ниточкой связывали их судьбы.

Дед Матвей в честь приезда сына устроил гулянку. Евдокия недолго посидела у краешка стола, потом увела домой ребятишек и, пока укладывала их, сама задремала, сжавшись комочком на старом диване, обтянутом вытертым темно-зеленым плюшем.

Иван разбудил жену ночью. Пьяный, пропахший табаком, водкой и духами, он стал ласкать свою «бедную Дусю», но вскоре захрапел могучим беззаботным храпом. Проснулся поздно. В комнате никого не было: жена ушла на работу, дочка Люда — в школу. Лишь сын Антошка молча возился на кухне.

Побрившись, Иван взял за руку сына, поднялся к отцу. Вместе позавтракали, опохмелились, болтая о пустяках. Заявился младший брат Василий, совсем не похожий на Ивана: стройный, белокурый, с голубыми глазами, пышными бакенбардами и усами.

— Меня отпустили, на работу больше сегодня не пойду, — заявил он.

— Ну тогда, братец, давай по единой! — предложил Иван, наливая водку в граненые стаканы.

Потом он расспрашивал Василия о работе, знакомых и сослуживцах. Разговор продолжили в горнице, сидя на диване у старого фикуса.

— Вот ты, Васька, ювелиром работаешь. А скажи, можешь ли самородковое золото превратить в изделия? — загадал загадку Иван.