Александр Витковский - За пять минут до ядерной полуночи

Тем не менее его любопытство было удовлетворено. Это произошло случайно за день до мероприятия по выемке тайника, в пятницу, во второй половине дня. Он стоял у окна своего кабинета и от нечего делать разглядывал гуляющую по бульвару публику. Его внимание привлекла группа молодых иностранцев – в России зарубежные гости всегда выделяются из общей массы серых неулыбчивых аборигенов, – которая дурачилась у памятника Михаилу Шолохову.

«Наверное, аспиранты или стажеры какого-нибудь московского вуза слегка перебрали пива, отмечая пятницу и радуясь двум выходным дням впереди, – подумал Бернард. – О, да ведь это французы!» – Через открытое окно сквозь шум машин и шелест тополей он услышал обрывки французской речи.

Кто-то из молодых людей старался сделать эксклюзивное селфи на фоне бронзового мужика в такой необычной для французов одежде – телогрейке и гимнастерке времен войны, трое самых отчаянных даже пытались залезть в лодку, но внимание Коржавцева привлек спортивного вида парень, который выглядел чуть старше других. Он снял кроссовки, носки и босиком шлепал по скату с журчащей водой, обтекающей конские шеи и создающей иллюзорный эффект будто бы плывущих в реке коней-дончаков. День был жаркий, и его примеру тут же последовали другие парни и девчонки, отнюдь не замороченные предрассудками и манерами степенного поведения на публике. Веселая компания галдела, смеялась, брызгалась, и в этом гвалте француз, который заинтересовал Бернарда, дурачась вместе со всеми, дошлепал к голове крайней правой лошади, наклонился, заглянул ей в зубы, словно цыган на ярмарке, и что-то быстренько вложил ей в открытую морду.

«Вот и заложен для меня тайник!» – Виталий был в восторге от того, как легко, непринужденно и даже по-французски элегантно это было сделано. И никому, даже самому подозрительному и замороченному шпионскими страстями наблюдателю, и в голову не могло бы прийти, что только что, здесь, средь бела дня, на глазах у всех состоялась закладка секретного контейнера с разведывательной информацией. А молодежь – веселая, расхристанная и мокрая, – вволю остудив в прохладной воде распаренные летней жарой и долгой ходьбой ноги, уже обулась и уметелила в сторону Арбата.

«Молодец этот парень, – похвалил он француза. – Наверняка уже окончил курс политологии в Сорбонне и сейчас проходит практику в Институте русского языка, негласно являясь стажером в DGSE – Генеральном директорате внешней безопасности. Что ж, поздравляю, неплохой кандидат на работу во французской разведке. Теперь мне осталось вот так же просто, изящно и тонко, но без лишнего эффекта и шума изъять этот тайник на виду у почтенного общества и поставить синим маркером метку на колонне ротонды при входе в метро “Кропоткинская”… Главное – узнать, что там с Женькой…»

В субботу Коржавцев появился на работе только к обеду. Дел никаких не было, и он, томясь бездельем, смотрел телевизор, перебирал какие-то бумаги, стоя за плотной шторой у окна, чтобы его не было заметно с улицы, наблюдал за бульваром у памятника классику советской литературы Михаилу Шолохову. Оставалось минут пятнадцать до того момента, когда жена должна была привести на бульвар сына, чтобы Виталий погулял с ним, пока она будет принимать процедуры в косметическом салоне, потом были еще какие-то домашние планы, о которых он не помнил. На удивление она не опоздала, и со своего наблюдательного пункта Бернард увидел, как Зоя подходила к памятнику. Он быстро собрался, закрыл дверь, спустился на первый этаж и, кивнув в знак прощания дежурившему у турникета полицейскому, вышел из здания «Военвнешторга».

Передав пацана с рук на руки, жена укатила по своим делам, а Бернард уселся на массивную скамью, композиционно завершающую монумент Шолохову, приглядывая за сыном, который крутился рядом, и томным взглядом, но очень сосредоточенно изучая обстановку вокруг места закладки тайника. Он не торопил события, спешить было некуда, нужно было провериться и выждать, когда настанет самый удобный момент.

Вскоре его внимание привлекла непонятная колготня. Прямо по гравийной дорожке Гоголевского бульвара к памятнику подъехала какая-то спецмашина – не то коммунальщики, не то еще какие-то технические службы города. Тут же подошли мужики в замусоленных робах, не спеша покурили, достали из машины свои инструменты, стали разматывать какие-то шланги, потом открыли люк справа от памятника и что-то долго копошились в нем.

Виталию стало не по себе. Покусывая от волнения губы, он пристально следил за мужиками. Что это? Обычная техническая возня, когда в субботу делают все то, что не успели сделать за всю рабочую неделю, благо дело – охрана труда теперь близка к нулю, и любого можно заставить работать хоть круглые сутки без выходных и проходных, или? Неужели это подготовка к его задержанию с поличным во время выемки тайника? Он сразу вспомнил, на какие уловки и ухищрения был способен Комитет госбезопасности СССР, а сейчас и ФСБ России в подобных случаях.

«Не дергайся, – приказал он сам себе, – контролируй ситуацию, пока ничего страшного не произошло…»

Внешне будто бы рассеянно, а на самом деле очень внимательно наблюдая за работой мужиков, он пытался найти в их внешности, одежде, словах и действиях хоть какие-то подозрительные нюансы и малозаметные признаки, которые могли бы подсказать ему, что это бутафорская бригада и есть на самом деле закамуфлированная под коммунальщиков и хорошо экипированная группа захвата.

Прежде всего – внимание деталям. Ему показалось странным, что среди них не было ни одного азиата. Узбеки, туркмены, таджики – в Москве без них уже немыслима сфера обслуживания и особенно муниципальные коммунальные службы. А здесь – только славянские лица… Опять же небритые морды, один из работяг явно мается похмельем, грязные резиновые сапоги, засаленные, местами даже рваные робы… А еще этот мат – без стеснения, во весь голос и на всю округу, какие-то дешевые вонючие сигареты, пиво «Жигули»… Нет, это точно не переодетые чекисты. Полностью он успокоился, когда двое рабочих сняли свои спецовки и далеко не первой свежести тельники. Чернорабочий загар – коричневые, закопченные солнцем кисти рук, запястья, шея и лица невероятным образом контрастировали с мертвецкой, почти желтушной бледностью плеч, спины, груди и живота, и еще татуировка – не современный, мастерски выполненный цветной рисунок высокотехнологичными красками и гелями, а расплывчато-синее и самоежное наследие мест, не столь отдаленных, еще с советских времен.

Нет, кажется, ложная тревога.

Однако спокойствие Бернарда было недолгим. Один из работяг снова залез в колодец и отключил воду, которая сплошным потоком струилась по скосу монумента, омывая конские шеи. Затем коммунальщик подсоединил к магистральному водоводу шланги, и двое мужиков стали поливать памятник и символическое речное русло; трое других, достав из машины грубые щетки на длинных ручках, начали старательно шоркать плитку, покрывавшую склон, оттирая вплавленную в гладкую поверхность керамики грязь и копоть, местами наросший органический налет.