Александр Витковский - За пять минут до ядерной полуночи

Он еще не успел отдышаться и сделать несколько жадных глотков мутно-теплой, не самой свежей воды из помятой пластиковой бутылки, как увидел идущую по улице толпу бандитов. Они тянулись в общем гуле голосов и смеха, под размеренные удары двух камней, которые каждый держал в руках, колотя ими друг о друга. И этот перемешанный с пылью сухой треск в ритм каждому шагу похоронным маршем висел и перекатывался над процессией. Впереди колонны брела, едва передвигая ноги, женщина, которую подгоняли стволами автоматов. Мохаммед не поверил своим глазам – это была европейка и, совершенно точно, не мусульманка. Она была молода и красива, роскошную гриву теперь свалявшихся в колтуны, местами с запекшейся кровью и глиной волос шевелил ветер. Одежда, вернее, то, что от нее осталось, и тоже с бурыми пятнами крови, прилипла к телу. Синяки от палочных побоев, косые борозды рваной до самого мяса кожи от хлестких, с оттягом ударов плетки, резаные и колотые ножевые раны и даже ожоги (видимо, ее пытали – накладывали на грудь смоченные бензином тряпки и поджигали их) были нынешним садистским украшением ее некогда безупречно роскошной и ухоженной фигуры. Убито-опущенные плечи и сгорбившуюся спину покрывала старая, уже выгоревшая на солнце, линялая паранджа, скорее всего, отданная этой несчастной какой-то сердобольной правоверной старухой. Несмотря на жару, Мохаммед похолодел, когда увидел набрякшую кровью грязную повязку на левой ладони. Забинтованная рука была заметно короче правой… «Аллах великий, ей, как и мне, отстрелили или отрубили пальцы!!! Но не один, а все, все пальцы!!!»

– Смерть шпиону, смерть неверным, смерть всем лягушатникам-французам, америкосам, япошкам! – нестройно и разноголосо выкрикивала толпа. – Мы не позволим осквернять святое имя Аллаха в грязных французских журналах и газетенках! Позор и гибель продажным журналюгам!

«Значит, ее убьют не за прелюбодеяние или измену мужу, – размышлял в лихорадочном ознобе Мохаммед. – Что же она могла сделать? Собирала информацию для своих газет… И за это ее уничтожат как шпиона… Но что ее грехи по сравнению с моими?! Я, я – настоящий шпион… Она работала на свою страну, а я еще и предатель… Ведь я помог американцам и с моей помощью разрушен завод, погибли люди. И сколь ничтожно ее преступление по сравнению с моим?! О великий Господь наш! Прости же нам наши грехи и защити нас от мучений в Огне».

Ее подвели к яме и веревкой туго стянули за спиной локти, оставив свободными предплечья и запястья, затем столкнули в яму, которая оказалась ей ровно по пояс, и повернули лицом к злобной орде, остановившейся возле кучи камней метрах в семи-восьми от жертвы.

– Засыпай, засыпай скорее, – закричали Мохаммеду из бандитского стада.

Он взял лопату и стал сбрасывать землю в свободное пространство между женщиной и стенками ямы.

– Кто вы? – Под шум осыпавшейся с лопаты каменистой земли тихо спросил он по-английски несчастную узницу.

Тяжело размежив веки, она удивленно взглянула на него и, облизнув пересохшие, запекшиеся кровью губы, едва прошептала:

– Я Женевьева Дюваль, журналист из Франции… Расскажи обо мне любым французам, которых сможешь увидеть… И дай мне попить…

Мохаммед взял свою помятую пластиковую бутылку с остатками мутной жижи, которую с трудом можно было назвать водой, отвинтил пробку, поднес ко рту и, заткнув языком горлышко, сделал вид, что пьет. Потом повернулся спиной к толпе, чтобы заслонить собой истерзанную женщину, и протянул ей бутылку. Она взяла ее правой рукой, той, что была свободна от кровавой повязки, и он заметил, что у нее на пальцах были вырваны ногти. Туго связанные за спиной локти не позволили ей поднять бутылку, чтобы вода попала в жадно открытый, словно у птенца, рот. Мохаммед взял бутылку и, опрокинув донышком вверх, поднес к ее губам. Не успела она сделать и нескольких глотков, как сильный удар едва не свалил его с ног. Каменная оплеуха пришлась ему в согнутую спину точно между лопаток и рикошетом отскочила в затылок. Еще через несколько секунд какой-то подскочивший бандит пинком выбил бутылку у него из рук. Разбрызгивая воду, она отлетела в сторону и упала, орошая вокруг себя сухую землю. Тихое бульканье сопроводил сдавленный захлебывающийся стон Женевьевы. Машинально, на уровне рефлекса, Мохаммед зажмурился, съежился и заслонил руками свою голову. Но странным образом удара не последовало.

– Закапывай! – крикнул бандит пленнику и ткнул пальцем в яму.

Мохаммед открыл глаза и оглянулся. Шахид не торопясь шел к толпе.

– Тебя убьют, – тихо сказал он, продолжая свою работу. – Забьют камнями…

– Знаю… – прохрипела женщина, перестав стонать.

– За что?

– Мстят… – Она замолчала. Ей было трудно говорить. Да и что можно было сказать этому оборванному и грязному человеку, который закапывал ее в землю.

– Если останусь жив, я обязательно про тебя расскажу… всем расскажу.

– Запомни… Женевьева Дюваль… из Парижа…

Это были последние слова, которые он от нее услышал.

Засыпая яму, он ненароком постарался сделать перед ней маленький, едва заметный гребень – подобие земляной волны с несколькими камнями по внешней стороне, которые нашлись рядом. Ему казалось, что эта крошечная преграда сможет пусть чуть-чуть, но все же защитить приговоренную, конечно, не от всех, но хотя бы от нескольких камней, брошенных ей в грудь и живот… А может, эта последняя, скорее символическая, чем реальная, помощь обреченной на мучительную смерть пленнице гораздо сильнее нужна была ему, чтобы растопить лед собственной вины участия в этом кощунстве и когда-нибудь потом, если переживет все изуверство окаянных месяцев рабства, иметь хотя бы ничтожную возможность не считать себя самым последним мерзавцем и отъявленным негодяем…

«Полковой имам», как прозвал Мохаммед сухонького седобородого старика, всюду следовавшего за бандитами, выступил на несколько шагов вперед и картинно воздел к небу свои ухоженные прозрачные ладони. Прочитав молитву, он обратился к обреченной на заклание жертве.

– Твои богомерзкие друзья французские журналисты порочат великое имя Аллаха, марают бумагу, изображая гнусные рисунки, оскверняя нашу великую религию. Ты появилась среди мусульман, чтобы искать новые темы для кощунственных карикатур. Мы не допустим этого! Мы будем мстить, и твоя поганая кровь и кровь этих подлых неверных псов окрасит пустыню, стены и мостовые Парижа…

Конечно, из всей обвинительной речи француженка не поняла ни слова, да и предназначались эти камлания скорее не ей, а разбойничьему быдлу, которое нужно было вогнать в раж, довести до исступления, до оголтелого экстаза. И своего имам добился.