Джон Ле Карре - Агент на передовой

В пятницу, в десять утра, залитые солнцем и под птичьим присмотром, мы с Флоренс идём по набережной Темзы в посидеть за чашечкой кофе. Я приехал из Баттерси, а она, наверное, из Пимлико. В прошлом, когда я возвращался с очередной далёкой подстанции на переговоры или в домашний отпуск, меня порой смущало, что наш многобашенный Камелот с его почти бесшумными лифтами и по-больничному светлыми коридорами так откровенно торчит на виду у глазеющих с моста туристов.

Но не сегодня.

Через полчаса Флоренс презентует Лондонскому управлению первую за три года полномасштабную спецоперацию — под эгидой Гавани. На ней стильный брючный костюм и едва заметный макияж. Если она и испытывает мандраж, то внешне это никак не проявляется. Последние три недели мы, как ночные совы, сидя друг напротив друга за шатким столом на козлах в нашей оперативной комнате без окон, изучали городские карты, отчёты наружки, распечатки перехваченных телефонных разговоров и мейлов, а также признания Астры, разочарованной любовницы Орсона.

Именно Астра первой сообщила, что Орсон намерен использовать свой дуплекс на Парк-лейн, чтобы произвести впечатление на парочку владельцев частного банка в Никосии, имеющих словацкие корни и связанных с Москвой, и на их лондонского подельника. Оба отмывателя денег идентифицированы как члены одобренного Кремлём преступного синдиката со штаб-квартирой в Одессе. Узнав об их прибытии в Лондон, Орсон приказал проверить свой дуплекс на предмет электронной прослушки. Никаких жучков не нашли. Теперь внедренцам Перси Прайса предстояло исправить этот недочёт.

С отмашки временно отсутствующего директора Брина Джордана Русский отдел тоже предпринял кое-какие шаги в данном направлении. Один из его сотрудников, представившийся редактором новостей в «Дейли мейл» под началом Флоренс, и вышеупомянутый ночной портье ударили по рукам. Газовую компанию, обслуживающую дуплекс Орсона, заставили заявить об утечке. Команда взломщиков из трёх человек во главе с самодовольным Эриком под видом инженеров компании обследовала дом и сфотографировала замок на армированной стальной двери, ведущей в компьютерную. Британский производитель замков изготовил дубликат ключей и дал инструкцию, как подобрать цифровую комбинацию.

Дело за малым: операция «Розовый бутон» должна получить зелёный свет от воротил Главного управления, входящих в так называемый Директорат по оперативным вопросам.

Хотя наши с Флоренс отношения носят принципиально нетактильный характер — стараемся не коснуться руки, избегать любого физического контакта, — их тем не менее можно назвать близкими. Наши жизни, как выясняется, совпадали чаще, чем можно было бы предположить с учётом разницы в возрасте. Её отец, бывший дипломат, успешно отслужил два срока в британском посольстве в Москве, где с ним жили его жена и трое детей, старшая из которых Флоренс. Мы с Прю разминулись с ними всего на полгода.

Там она училась в международной школе, где и заключила в объятия русскую музу со всей юношеской страстью. В её жизни даже, как и в моей, была мадам Галина, вдова официально признанного поэта советских времён, проживавшая на даче-развалюхе в Переделкине, старом писательском посёлке. Флоренс ещё только готовилась к поступлению в английскую школу-пансион, а искатели талантов от Конторы уже положили на неё глаз. И когда она сдавала экзамены повышенного уровня, они послали своего русиста, чтобы тот проверил её знание языка. Она получила высший балл для иностранки. Ей только исполнилось девятнадцать, когда её завербовали.

В университете она училась уже под покровительством Конторы и часть каникул посвящала тренировочным заездам для начинающих: Белград, Петербург и, в недавнем прошлом, Таллин, где опять же мы могли бы пересечься, но она там находилась под видом студентки, изучающей лесное хозяйство, а я работал под дипломатическим прикрытием. Она, как и я, любила бегать: я в парке Баттерси, она, к моему удивлению, в Хемпстедской пустоши. Когда я ей заметил, что пустошь далековато от Пимлико, она тотчас мне ответила, что есть автобус, который везёт её от дома до места назначения. В свободную минутку я проверил, и точно: номер 24.

Что ещё я знал о ней? Ею руководит чувство всеобщей справедливости — самое время вспомнить Прю. Ей нравится острый привкус оперативной работы, и у неё есть к этому особый талант. Контора часто действует ей на нервы. Свою частную жизнь она оберегает, я бы даже сказал, держит на замке. Однажды вечером, после долгого трудового дня, я случайно заметил, что она сидит поникшая за своим столом, руки сжаты в кулаки, а по щекам текут слёзы. В своё время Стеф преподала мне суровый урок: никогда не спрашивай, что случилось, оставь человека в покое. Вот и здесь: я дал Флоренс побыть одной, не стал её ни о чём спрашивать, и причина тех слёз известна только ей.

И вот сегодня у неё нет других забот, кроме операции «Розовый бутон».

Мои воспоминания о том утреннем собрании конторской элиты немного похожи на сон. Ощущение несбывшегося и набор обрывочных впечатлений: конференц-зал на верхнем этаже со стеклянной, залитой солнцем крышей и медового цвета панельной обшивкой, умные, внимательные лица, обращённые к Флоренс и ко мне, сидящим плечом к плечу в конце длинного стола, на местах для просителей. Каждый человек в этом синклите мне знаком по прошлой жизни, и каждый на свой лад заслуживает уважения: Гита Марсден, моя бывшая начальница Румынского отдела в Триесте и первая цветная женщина, пробившаяся на самый верх; Перси Прайс, глава постоянно расширяющейся службы наружного наблюдения. Далее по списку Гай Браммел, осанистый, лукавый пятидесятипятилетний начальник отдела проверки русской агентуры, который временно замещает застрявшего Брина Джордана; Мэрион, высокий чин, присланный к нам родственной службой. А ещё две особо ценные коллеги Браммела — Бет (Северный Кавказ) и Лиззи (русскоговорящая Украина). И наконец, последний во всех смыслах Дом Тренч, глава Лондонского управления, который входит последним из опасения, что ему предложат не самое почётное место.

— Флоренс? — снисходительно произносит Гай Браммел со своего конца стола. — Давайте послушаем вашу презентацию, да?

И вот она уже не сидит рядом, а стоит в паре метров от меня в своём брючном костюме: Флоренс, моя талантливая, хоть и вспыльчивая стажёрка, проповедует старшим, а в это время наш юный Илья, скорчившись, как гном, в проекционной будке, с памяткой под рукой, ассистирует ей, показывая слайды.

Сегодня в её голосе не слышно пульсирующей страсти, никакого намёка на внутренний огонь, пожиравший её в последние месяцы, никаких слов об особом месте Орсона в её личном аду. Я её предупреждал о необходимости гасить эмоции и не засорять язык. Наш главный наблюдатель Перси Прайс, так сказать, строгий церковник и не сторонник англосаксонских крепких выражений. Как, подозреваю, и Гита, при всей её толерантности к нашим языческим повадкам.