Лен Дейтон - Мозг ценою в миллиард

— Это интересно, — ответил я хозяйке.

— Только не говорите ему об этом, — сказала Мерси Ньюбегин, — а то он достанет все свои ружья и продемонстрирует «выкрутасы границы» и «переход разбойников с большой дороги».

— «Переход границы» и «выкрутасы разбойников с большой дороги», — устало поправил Харви. — Когда ты запомнишь правильно?

Мы сели за стол, и Харви разложил жареных цыплят по тарелкам.

— Да, сэр, — продолжил он. — Конец пути был в маленьком старом Додже, где Эрп готов был бросить вызов каждому, кто захотел бы повести свой плуг к северу от железной дороги.

— Смотри, что делаешь, Харви. Будь аккуратен или передай поднос мне.

— Да, мэм, — отозвался Харви. — Добрые люди, которые поднимут…

— Ты еще не открыл вино, Харви. Цыпленок остынет окончательно, если ты не замолчишь.

— Позвольте мне открыть вино, — предложил я.

— Будьте добры, мистер Демпси. Харви иногда так возбуждается. Он как большой ребенок. Но я люблю его.

Я осторожно открыл бутылку. В ней был замечательный шамбертен.

— Отличное вино, — сказал я.

— Мы постарались, чтобы вино было хорошее. Харви предупредил, что вы знаете о бургундском все.

— Я сказал, что он его любит, — поправил Харви.

— Какая разница? — сказала Мерси. Ответа она не ждала.

Мерси Ньюбегин казалась даже красивой в мерцающем свете свечей. Она была небольшого роста, изящного сложения. Шелк платья подчеркивал хрупкость и белизну ее рук. Женщины бы назвали это «приятной внешностью». Я смотрел на лицо цвета слоновой кости без единой морщины. Если даже предположить, что гладкость кожи достигалась усилиями косметичек, это не нарушало гармонии ее лица. Карие глаза казались больше, чем на самом деле, как солнце при закате. Эта женщина и должна была ходить в шелках и атласе, ее трудно было представить в дешевой одежде.

— Ну разве не шикарно живет этот Генерал Мидуинтер? — говорила она. — У него есть собственный поезд, дома в Париже, Лондоне, Франкфурте и на Гавайях. Говорят, что каждый день в каждом из его домов слуги готовят еду и накрывают на стол на тот случай, если он вдруг приедет. Это что-нибудь да значит! А самолет, на котором вы прилетели, — вы у кого-нибудь видели четырехмоторные реактивные самолеты для личного пользования?

— Нет, — честно ответил я.

— Меня от всего этого берет досада. Я торчу здесь, в Техасе, неделями. В засуху чиггеры невыносимы, наводнения приносят гремучих и мокассиновых змей…

Чиггер — насекомое, напоминающее вошь, но поменьше размером. Чиггеры забираются под кожу человека и откладывают там яйца, вызывая болезненные язвы.

— Возьми немного цыпленка, — сказал Харви, — пока он еще не остыл.

Элегантные руки Мерси ловко обращались с фарфором и серебряными вилками и ножами. Она положила себе порцию риса и салата и предоставила мне возможность заглянуть в ее ясные карие глаза.

— Готова поспорить, что даже у вашей королевы нет в личном пользовании двух четырехмоторных самолетов. В салоне одного из них отделка как у парусного клипера девятнадцатого века. Даже у вашей королевы…

— Тебе лучше не приставать к этому парню, — перебил ее Харви. — Стоит ему почувствовать, что до него добираются, как он превратится в отвратительного сукина сына.

Мерси одарила меня улыбкой.

— Уверена, что это неправда.

— Значит, в этом уверены уже двое, — сказал я. Харви рассмеялся.

— Вы, британцы, очень умно проигрываете, — похвалила Мерси.

— Это достигается длительной тренировкой, — объяснил я.

— Позволь мне рассказать об этом парне, — сказал Харви, указав на меня вилкой. — Впервые я увидел его во Франкфурте. Он сидел в новенькой белой спортивной машине, забрызганной грязью, с ослепительной блондинкой. Ну просто ослепительной. На нем был какой-то старый костюм, он курил «Галуа» и слушал по радио квартет Бетховена. О Боже, подумал я, никогда не думал, что можно быть снобом в стольких мелочах одновременно.

Он немного помолчал, вероятно, вспоминая мое теперешнее имя и подытожил:

— Так вот, этот парень, Демпси, это может.

— Никогда не запоминаю имена, — сказала Мерси. — Когда я училась в колледже, мне звонили молодые люди, а я не имела ни малейшего понятия, кто звонит. Поэтому я всегда спрашивала «а какая у тебя сейчас машина?» — и только тогда вспоминала имя. К тому же это помогало мне решить проблему, идти на свидание или нет.

После этого забавного воспоминания Мерси деликатно рассмеялась.

— Мужья — это побочные продукты женитьбы, — растолковал ее слова Харви.

— Отходы, — поправила Мерси Ньюбегин. Она снова засмеялась и притронулась к руке мужа, показывая, что вовсе не имела намерения его обидеть. — Я все время говорю Харви, чтобы он продал этот «бьюик». Можете представить, что думают люди, видя его в «бьюике»? А ведь Генерал Мидуинтер очень высокого мнения о нем. «Бьюик» — это не для нас, Харви.

— Ты хочешь сказать, не для тебя, — уточнил тот.

— Ты можешь ездить на работу в моем «Линкольне», — сказала Мерси. — Он свидетельствует о хорошем вкусе и положении.

— Но мне нравится «бьюик», — сопротивлялся Харви.

— Харви так гордится, что мы живем только на его доходы. Но это же так глупо! Это греховная гордость. Я не раз об этом говорила. А страдаем от нее только мы — я и мои дети.

— Ты не страдаешь, — возразил Харви, — ты покупаешь себе роскошные платья и по-прежнему держишь верховых лошадей…

— На Лонг-Айленде, — сказала Мерси, — но не здесь.

— Так ведь ты каждый месяц ездишь домой на Лонг-Айленд, — примиряюще сказал Харви. — Каждый год в феврале ты отправляешься в Санкт-Мориц, на весенние сборища — в Париж, в июне ты в Венеции, в июле — в Аскоте…

— На свои деньги, дорогой. Я не беру их из того, что ты даешь на домашние расходы. — Она засмеялась. У нее были пропорциональные черты лица, совершенные руки и ноги и маленькие ровные зубы, сверкавшие, когда она улыбалась. Она запрокидывала голову и рассыпалась исключительно мелодичным и тщательно модулированным смехом. Она повернулась ко мне.

— Я не беру деньги на поездки из его заработка, — сказала она. И снова засмеялась.

На следующее утро ровно в 6.45 начались серьезные занятия в Электронном Мозге. В столовой я позавтракал апельсиновым соком, овсянкой, яичницей с ветчиной и кофе. Покурить не успел, потому что курсантов заторопили на склад обмундирования. Каждый из нас получил по шесть рубашек и брюк цвета хаки, ремень, носки, комплект нижнего белья, легкую мягкую шляпу и нож с рукояткой-кастетом. Мы переоделись в новую форму и собрались в комнате 1-В в 7.45. На плече у каждого была большая красная нашивка с белой решеткой, напоминающей три слившиеся заглавные буквы Г. В отличие от других учащихся я получил рубашки с нашивкой «Наблюдатель». Это устроил Харви, чтобы в случае чего-либо непредвиденного я мог отстраниться от учебы для выполнения своего главного задания. Нашивка с белой решеткой, как объяснил инструктор, означала «Аргументы за свободу». Инструктор был выпускником Гарварда, он стригся под «ежик», закатывал до локтей рукава и ходил в расстегнутой рубашке.