Анастасия Дока - Полярные чувства

«Тебе бы быть поэтом», – внезапно вспомнились слова смеющейся матери, когда он в первый раз сочинил четверостишие.

«Я буду сочинять для жены», – отвечал он, убирая стих, туда же, где хранились все воспоминания о студенческой жизни.

Обещал, но так и не сделал. Он ни разу не посвятил Васильку и строчки. Все ждал особой даты. Все откладывал. А что, если этот день теперь не наступит? Если она… Ругая себя за мрачные мысли, Алексей вернулся к вещам. Его жена скоро придет в себя. Ей наверняка понадобится чистая одежда, а он распустил нюни. В этот миг он себя ненавидел.

– Тряпка! – громко крикнул в пространство пустой комнаты и с остервенением начал скидывать одежду в кучу. Найти то, в чем она будет чувствовать себя комфортно было главной задачей последующих минут.

– В больнице должно быть холодно, – рассуждал он вслух, перебирая свитера и кофты, – нужно что-то потеплее. И наверно халат, а лучше два: теплый и обычный. Вдруг ей станет жарко, как это часто бывало дома? Еще нужна другая юбка или… – схватил телефон и вбил запрос: «Что носят в больнице?» Идиотский вопрос. Алексей засмеялся, когда поисковик выдал целых пять результатов. По-видимому, не он один сталкивался с такой маловажной, на первый взгляд, проблемой. Но он хорошо знал Василька: для нее, привыкшей одеваться скорее красиво, нежели по погоде и выбирающей шапки, которые служили скорее аксессуаром для головы, чем тем, для чего изначально создавались, важно было чувствовать себя комфортно. Выглядеть привычно. Поэтому, закрыв «окно», он принялся упаковывать в прозрачную сумку еще и ее любимую красную «биби» – для поднятия настроения.

Как ни странно, смех помог немного разрядить внутреннее напряжение: посуду, а заодно и продукты он выбирал уже спокойнее, сразу отсекая соленья, обожаемые женой, но, как он вычитал, запрещенные больницей, копчености и шоколадную пасту. Когда необходимое оказалось собрано, Алексей вырвал лист из старого блокнота и быстро записал строки, рожденные испуганным сознанием. Они начинались со слов: «Василек, мое счастье и радость…» Затем взял сумку и вышел из квартиры.

Злополучная шляпка все еще валялась на лестничной площадке: помятая, испачканная она не выглядела такой пугающей, как прежде, но Алексей, подняв ее, твердо решил обратиться еще раз в полицию. На этот раз они должны были его выслушать.

Клавдия Евгеньевна сидела в приемном, нервно сжимая пакет с яблоками и молилась. Она настолько погрузилась в общение с Богом, что не сразу заметила подошедшего Алексе,я и только когда мужская рука легла на плечо испуганно обернулась.

– Лешенька… – дальнейшие слова оказались лишними. Они обнялись, разделяя совместные тревоги, и это чувство общности словно исцелило и его, и ее, направив мысли в более позитивном ключе.

– Клавдия Евгеньевна, ее привезли вовремя. Я уверен, все уже в порядке.

– Конечно, Лешенька. У Василисочки мой характер: она сильная, и малыш сильный.

– Или малышка, – он улыбнулся.

– Вы пол так и не узнали?

– Нет, не удалось.

– Ну, ничего, Лешенька. Всему свое время.

Кивок. Сейчас уже не казалось столь важным, кто родится. Главное, чтобы Василек и ребенок были здоровы. О том, что кто-то может умереть, он старался не думать, и пожилая женщина, будто прочитав его мысли, заметила:

– О плохом не думай, Лешенька. Нехорошие мысли они легко становятся реальностью. Лучше скажи, когда нас к ней пустят?

– Клавдия Евгеньевна, я не знаю, – растерянно пожал плечами, – а вы в регистратуре не спрашивали?

– Нет, Лешенька. Я тебя ждала.

– Сейчас узнаю, – мужчина похлопал ее по руке и пошел занимать очередь, а Клавдия Евгеньевна с трудом поднялась и направилась к охраннику. Тот сообщил, что пустить их не могут. Вещи подписывают и передают по палатам, а больше никакой информацией он не владеет. Вернувшийся Алексей тяжело вздохнул и пробурчал:

– Сказали позвонить завтра утром, а вещи они передадут.

– Да, Лешенька, что поделать. Таковы порядки. Но может можно хотя бы узнать, в сознании она или нет?

Тот помотал головой:

– Неизвестно. Я звонил ей – телефон не отвечает.

– Спит, – предположила Клавдия Евгеньевна, не зная, кого сейчас больше пытается успокоить: себя или полуживого зятя.

– Ладно. Я передам вещи. Подождите меня здесь, я вас домой отвезу. И вообще не надо было самой приезжать, у меня же машина.

– Не страшно. На автобусе не так далеко, – улыбнулась, присаживаясь на стул и протянула яблоки, – здесь два сорта, Лешенька. В детстве Василисочка любила «Белый налив», а сейчас…

– «Гренни Смит», – с улыбкой подхватил мужчина, – она обрадуется, будьте уверены.

Клавдия Евгеньевна кивнула.

Усадив тещу в автомобиль и, включив радио, он еще раз расспросил работницу регистратуры, поймал одного из докторов и попытался выяснить что-нибудь о судьбе Василисы. Но врач успокоить не смог и посоветовал дождаться звонка жены.

– И я до утра не смогу узнать, как она себя чувствует?

– Если она без сознания, то боюсь, что нет.

Алексей сел за руль. Он чувствовал себя разбитым. Ожидание… Ничего не существует хуже этого состояния. Стукнул кулаком по рулю, но вовремя опомнился, повернулся к теще и выдавил из себя жалкую улыбку:

– Она под присмотром, так что… ждем, когда она сама позвонит и скажет, что все в порядке.

Клавдия Евгеньевна продолжительно вздохнула. Через минуту машина тронулась с места. Всю дорогу в салоне стояла гнетущая тишина, но мысленно оба вели диалог. Диалог с Богом. Даже Алексей, который раньше не воспринимал религию серьезно молился о здоровье жены и еще не рожденного ребенка, страдающего по вине проклятого шутника. Но он не собирался сидеть и трястись, запивая страх очередной порцией кофе – Алексей знал, что делать, пока его Василек в больнице – обратиться в полицию и заставить их найти того, кто продолжает терроризировать жену.

Владимир Андреевич Рукавица как раз спускался в столовую и стал невольным свидетелем скандала, развернувшегося прямо на проходной. Какой-то широкоплечий мужчина агрессивно отбивался от охранника, утверждая, что полиция виновата в трагедии, случившейся с его женой. Владимир Андреевич оценил ситуацию: незадачливого драчуна сейчас закинут в камеру, но перед этим он успеет травмировать ни в чем не повинного охранника Лешу, а вот это Рукавице совсем не нравилось. Из трех смен, Леша был не только самым ответственным, но и щедрым: всегда делился пирожками, испеченными мамой. Рукавицу дома выпечкой не баловали. Жена вечно сидела на диете, но при этом не гнушалась покупать еду из Макдональдса, а испечь что-то для мужа считала проявлением его неуважения к ее страданиям. На самом деле у них были довольно ироничные отношения, и он не был уверен в наличии любви, но они с Лизой были вместе более двадцати лет и как жить по-другому представлял с трудом.