Анастасия Дока - Полярные чувства

– Поехали домой, Саша. Я отвезу, а у меня дела.

Дела. У него дела, а место женщины на кухне. Он с самого начала их отношений намекал на это, но ее такое положение вещей не устраивало. Александра собралась послать его ко всем чертям, когда у него завибрировал телефон. Она ждала, что он ответит, но он взглянул на экран и проигнорировал вызов. Неужели хоть что-то понимает?

– Ты идешь? – спросил тихо, почти без раздражения.

Снова молчание. В глазах недовольство.

Он сжал кулаки, а затем совершенно ни к месту расплылся в улыбке. Смена эмоций была резкой – пугающей. Александра вновь подумала о том, как мало знает о Диме. Вспомнила его познания в психиатрии, и нехорошая догадка забилась в голове подобно случайно попавшей в плен бабочке. Многое становилось очевидным: скачки настроения, пугающие взгляды, знания о том, чего он не мог почерпнуть из литературы или фильмов, даже из курса обучения психологии, если таковой был в его жизни. Мигом всплыла его идиотская шутка-проверка, когда они занимались делом Собирателя. Еще тогда она решила, что это не совсем нормальный ход, но предположить, будто Соколов… Она закрыла глаза. Всего на секунду. Открыв, взглянула на Диму совсем иным взглядом. Вот и сейчас очередная проверка. Вздохнула. Сердце по-прежнему билось неровно, тревожно. Незнакомо. Она заметила столь очевидные вещи, что оставалось лишь удивляться, почему не видела их раньше. Словно пелена спала с глаз – Александра начинала понимать.

– Как давно ты наблюдаешься у доктора?

Соколов растерялся. Поднял руку, чтобы коснуться Александры и отпустил.

– Год, – он опустился на корточки и прислонился к стене. Казалось, грязный пол лестничной площадки интересует его в разы больше опустившейся рядом Александры. Она молчала. Он тоже. Оба путались в мыслях. Оба были напуганы.

Когда тишина превратилась в звенящую пытку, Дмитрий заговорил. Объяснение давалось ему с трудом, и она, отбросив страхи и сомнения сжала его руку.

– Год назад я попал в аварию. Машина всмятку, я получил перелом бедра, правой руки в трех местах и черепно-мозговую. Травма головы оказалась тяжелой. Я не помню ничего после того, как увидел несущийся на меня тягач. Очнулся на койке, перебинтованный и с трубками. Тогда я думал, внутреннее кровотечение – самая большая проблема. У меня плохая свертываемость крови – операция длилась долго и была тяжелой. Не спрашивай подробностей. Я хочу забыть все это к чертовой матери.

Вновь тишина. Соколов полез в карман, махнул рукой и продолжил:

– В моей правой руке железка, благодаря ей я могу что-либо делать и даже шевелю пальцами только благодаря ей, – грустно ухмыльнулся:

– Самое мерзкое, мать его, ждало впереди. Травма головы пришлась в основном на лобную долю. В моем случае это значило одно: потеря эмоционального контроля. К счастью, лишь это, но… Черт возьми, кого я обманываю? Какое на хрен счастье? Я полупсих, Саша! Полупсих, не способный адекватно реагировать на действительность! А еще я с детства до дрожи боюсь собак! В машине всегда есть отпугиватель.

Он вскочил и сильно ударил кулаком в стену. Кровь с костяшек потекла вдоль пальцев:

– Поехали, – и нажал кнопку лифта, – тебе пора домой.

Селиверстова зашла в лифт, про себя поблагодарив Диму за столь резкое окончание разговора. Откровенность никогда не являлась ее сильной стороной. Поддерживать, утешать она не умела, а сейчас и вовсе растерялась. Да, она замечала, как после секса он втихаря выдыхает несуществующий дым, когда стоит у открытого окна; как, не имея сигарет, каждый раз ищет их в кармане, а потом, спохватываясь, машет рукой, поясняя, будто вспомнил не смешной анекдот и решил не рассказывать; и уже давно догадывалась, что курение – это давняя привычка, от которой тот так и не сумел до конца избавиться. Реакцию на собак тоже замечала, но не придавала значения. Эмоциональность наивно списывала на тот же отказ от сигарет, а оказалось… Правда выбивала из колеи. Не пугала, но выбивала почву из-под ног. Александра понятия не имела, как себя вести и какие слова сейчас будут правильными, да и вряд ли подобные сумела бы отыскать и поэтому испытывала настоящее облегчение, когда Соколов легко заговорил совершенно о другом, будто и не было минуту назад этого пугающего признания.

– Ты будешь дома. В больницу отправят своего человека. Исаева не пострадает.

– Что с ней?

– Возможно, выкидыш.

– Шифровальщик в курсе, что она беременна?

– Вероятнее всего. Срок не маленький. А насчет гинеколога не уверен. Думаю… мы уже опоздали.

– Хочешь сказать, скоро сообщат о трупе?

– Позвони своему другу. Он может знать больше. Но исходя из того, что сообщил Рукавица, гинеколог, скорее всего уже мертва.

Рукавица? Она не ослышалась? Они с Соколовым были заодно, а она так, по боку?

Дмитрий в этот момент вспомнил о запачканной руке и принялся стирать кровь, не замечая выражения ее лица, а оно было красноречивее любых слов – ее унизили, не посвятив изначально в подробности расследования. Воспользовались помощью в разгадывании шифра, а затем выбросили за ненадобностью. Александра понимала, что утрирует, но обиду и возмущение сей факт не отменял.

Не удержалась и спросила:

– Когда ты собирался рассказать?

– Что? – он поднял невинный взгляд.

– Сам знаешь.

– Об Исаевой? Я сам узнал пару часов назад.

– Не идиотничай, Соколов! О вашем сотрудничестве с Рукавицей!

Он вздохнул:

– Мы оба считали это лишним, ведь…

– Что?!

– Саша, никто – ни одна живая душа не должна была знать о наших подозрениях насчет Шифровальщика. Один не осторожный шаг, единственное неправильное слово могли сорвать всю операцию. Молчи! И слушай. Ты слишком самонадеянна, рискованна и взбалмошна. Молчи! Узнав правду, ты бы начала самодеятельность, ведь ты не способна удержаться от подвигов. Помнишь, как ты гналась за Собирателем? За безумным маньяком, не имея при себе никакого оружия?

Молчание. Тот случай действительно поднял ее на смех, подарив массу нелицеприятных комментариев, до сих пор блуждающих и по отделению, и по сети ВКонтакте, где зарегистрирован даже Рукавица. И она, ясное дело. И хотя, появляется там изредка и только в связи с расследованиями, увидела, как ее песочат все, кому не лень, припоминая и то дело, и многие другие, в которых ее импульсивность не сыграла на руку родной полиции.

– Я прав, и ты это знаешь, – продолжил Соколов, – раньше мы с Рукавицей сказать не могли. Сейчас – можно. Весников почти пойман, точнее мы догадываемся, как это осуществить: мы вычислили сообщника. Не ясно, каким боком ему сдалась эта Василиса, но для поимки не суть важно. Кстати, хочешь помочь следствию?

– Ты издеваешься?! Какого черта ты вообще со мной так разговариваешь?