Росс Макдональд - Тайны бронзовой статуи [сборник]

Она схватила меня за руку и держалась за нее, вся дрожа.

– Не давайте говорить мне так много. Это причиняет мне вред. Сейчас я почти ушла, как тогда.

– Куда же вы ушли?

– В мою раздевалку. – Она жестом показала на одну из раздвигающихся дверей. – Какую-то долю секунды я была там, наблюдая за нами через дверь и слушая свои собственные слова. Пожалуйста, налейте мне виски. Оно пойдет мне на пользу, честное слово. Шотландское виски со льдом.

Я обошел бар, достал лед из небольшого бежевого холодильника, открыл бутылку «Джонни Уокера» и смешал в двух бокалах довольно крепкий напиток. Я чувствовал себя более спокойно по другую сторону бара. Эта женщина волновала меня – так, как волновал бы голодный ребенок, раненая птица или больная кошка. Казалось, она с трудом балансирует на грани психического срыва. И очевидно, она сама об этом знала. Я боялся сказать что-нибудь такое, что столкнуло бы ее за грань.

Она взяла бокал. Рука у нее дрожала, и кубики льда в коричневом разбавленном напитке тихонько позвякивали. Словно пытаясь продемонстрировать свое самообладание, она едва пригубила виски. Я отхлебнул из своего бокала и облокотился на крышку бара в позе опытного бармена, внимательно выслушивающего заказ.

– Так что же произошло, Изабель?

– Что произошло? Вы имеете в виду Карла Стерна?

– Да. Он вел себя ужасно грубо.

– Да, он ударил меня, – сказала она без всякой жалости к себе. Глоток виски мгновенно изменил ее настроение, как капля кислоты изменила бы цвет голубой лакмусовой бумажки. – Интересный факт с точки зрения медицины. У меня очень быстро выступают синяки. – Она внимательно рассматривала свои руки. – Держу пари, что все тело у меня сплошь покрыто такими же отметинами.

– Почему Стерн сделал это?

– Люди такого склада, как он, по своей натуре садисты, во всяком случае большинство из них.

– А вы многих знаете?

– Достаточно, чтобы судить об этом. Очевидно, я притягиваю их как магнит. Не знаю почему. А может быть, и знаю. Женщины, похожие на меня, не требовательны. Я вообще ничего никогда не требую.

– Ланс Леонард – один из них?

– Полагаю, что да. Я почти не знаю – почти не знала эту маленькую рыбешку.

– Когда-то он служил здесь спасателем.

– Я не имею ничего общего со спасателями, – проговорила она довольно резко. – В чем дело, Арчер? Я думала, мы станем друзьями, повеселимся вместе. Я никогда не развлекаюсь.

– Неужели никогда?

Ей это вовсе не казалось смешным.

– Меня запирают на замок и наказывают, а это несправедливо, – заявила она. – Однажды в жизни я действительно совершила нечто ужасное, и теперь меня винят во всем, что случается плохого. Стерн – мерзкий лжец. Я не прикасалась к его любовнику, я даже не знала, что он мертв. Зачем мне, было стрелять в него? На мне и так достаточно грехов, вполне достаточно.

– Например?

Она уставилась на меня. Ее лицо окаменело.

– Например? Вы пытаетесь что-то выведать у меня, не так ли? Пытаетесь докопаться до чего-то?

– Да, пытаюсь. Что такое ужасное вы совершили?

Что-то странное произошло с ее лицом. Один глаз лукаво прищурился, а другой широко открылся и смотрел на меня с суровым осуждением. Рот скривился в сторону прищуренного глаза, и показалась полоска белых блестящих зубов. Она пробормотала:

– Я – гадкая, гадкая, гадкая девчонка. Я следила за ними, когда они этим занимались, стояла за дверью и наблюдала. Чудеса современной науки. Я была и в комнате, и снаружи.

– И что же вы сделали?

– Я убила свою мать.

– Каким образом?

– Проклятиями, – проговорила она хитро. – Я прокляла ее. Я накликала смерть своей матери. Ну так как, мистер Любитель Задавать Вопросы, вы удовлетворены моими ответами? А может быть, вы психиатр? Это Симон нанял вас?

– Нет, нет и еще раз нет.

– И своего отца я тоже убила. Разбила ему сердце. Признаться вам и в других преступлениях? Я нарушила почти все десять заповедей. Зависть и злоба, гордыня, похоть и страсть. Я сидела дома и строила планы его смерти, мечтала его повесить, сжечь, застрелить, утопить, отравить. Сидела дома и представляла его с ними, с молодыми девушками. Воображала, как он обнимает их стройные тела и гладит их белые ноги. Сидела дома и пыталась тоже завести себе друзей – друзей-мужчин. Но мне это никогда не удавалось. Я отпугивала их. Один из них сказал мне это прямо в лицо, мерзкий педерастишка. Они пили мое виски, уходили и никогда больше не возвращались. – Она отхлебнула из своего бокала и воскликнула: – Вперед! Выпейте до дна.

– И вы тоже, Изабель. А потом я отвезу вас домой. Где вы живете?

– Рядом, на берегу. Но я пока не собираюсь уезжать. Вы же не заставите меня? Я так давно не была на вечеринках. Почему бы нам не пойти потанцевать? Может быть, на меня противно смотреть, но танцую я хорошо.

– Вы очень красивы, но я не особенно ловкий танцор.

– Я безобразна, – твердила она. – Не смейтесь надо мной. Я знаю, что я некрасива. Я знала это всегда, с самого детства. И никто никогда не любил меня по-настоящему.

Дверь за ее спиной широко распахнулась. В проеме стоял Симон Графф с совершенно неподвижным, окаменевшим лицом.

– Изабель! Что это за вальпургиева ночь! Что ты здесь делаешь?

Умолкнув, она на мгновение оцепенела. Затем медленно и осторожно повернулась, встала со стула и замерла, высокомерно вздернув голову. Бокал дрожал в ее руке.

– Что я делаю? Выбалтываю свои секреты. Поверяю свои маленькие гнусные тайны моему дорогому новому другу.

– Ты дура. Поехали домой.

Графф быстро шагнул к ней. Не двигаясь с места, она вдруг швырнула свой бокал, целясь ему в голову, но промахнулась. Бокал пролетел мимо и, ударившись о стену рядом с дверью, разбился на мелкие осколки. Брызги попали Граффу в лицо.

– Сумасшедшая, – процедил он сквозь зубы. – Ты сейчас же поедешь со мной домой. И я вызову доктора Фрея.

– Почему это? Ты мне не отец. – Она повернулась ко мне. Ее лицо все еще было искривлено жутковатой застывшей усмешкой.

– Я должна ехать с ним?

– Не знаю. Он ваш законный опекун?

Графф ответил вместо нее:

– Да, конечно. А вы лучше держитесь подальше отсюда.

Он снова обратился к жене:

– Ты же знаешь, что тебе будет очень плохо, да и всем нам, если ты попытаешься освободиться от меня. Тогда ты действительно погибнешь. – В его голосе появились новые нотки. В нем звучали великодушие, усталость и безысходная грусть.

– Я уже погибла. Что еще женщина может потерять?

– Узнаешь, Изабель. Если не поедешь со мной и не будешь делать то, что я тебе скажу.

– Такое обращение давно вышло из моды, – не вытерпел я. –

– Еще раз говорю вам, не лезьте не в свое дело. – Он смотрел куда-то поверх моей головы таким тяжелым, ледяным взглядом, что макушкой я даже почувствовал холодок. – Эта женщина – моя жена.