Росс Макдональд - Тайны бронзовой статуи [сборник]

– Я уже стар, – вздохнул он, – по ночам часто лежу без сна и думаю о том, что может случиться с людьми. Вы не знакомы с новейшими теориями в психиатрии – о человеческих взаимоотношениях? С концепцией так называемого folie a deux [8] Безумие на двоих (фр.) ?

Я ответил отрицательно.

– Безумие на двоих, как это понимать? Безумная тяга к насилию может возникнуть у людей, вступивших в определенные взаимоотношения, хотя каждый из них сам по себе является совершенно безобидным существом

В последнее время мои ночные размышления касались Клэренса Бассетта и Изабель. Двадцать лет назад между ними, скорее всего, возник бы прочный союз. Союз двух надломленных людей… Такие отношения могут, конечно, испортиться, разладиться. А бывает и еще хуже. Я не говорю, что это непременно должно произойти. Но вероятность все же имеется – она возникает, когда две личности охвачены одной и той же бессознательной тягой к смерти.

Я повторил свой вопрос:

– Так Бассетт побывал у миссис Графф перед ее исчезновением в марте прошлого года?

– Кажется, да. Но вам лучше посмотреть журнал регистраций.

– Не беспокойтесь. Я спрошу у него самого. Скажите, доктор, по ночам вы размышляете еще о чем-нибудь?

– Может, и так. Но наш разговор и без того уже слишком затянулся. – Он нерешительно поднял руку к лицу, как бы защищаясь. – Вы буквально засыпали меня вопросами, и им конца не видно. Я устал. Я старый человек, я уже объяснял. И меня заждались мои гости.

Попрощавшись и поблагодарив его, я вышел. Тяжелая дверь гулко хлопнула за моей спиной. Люди, неторопливо прогуливающиеся по террасам, повернули на этот звук свои бледные, сумрачные лица, и мне показалось, что я отчетливо вижу вечный испуг, застывший в их глазах.

Я добрался до Малибу уже глубокой ночью. На стоянке клуба «Чэннел» была всего одна машина, потрепанный, довоенного выпуска «додж», принадлежащий, как явствовало из надписи на руле, Тони Торрессу. Не встретив ни души, я дошел до кабинета Бассетта, постучал, но не получил ответа. Прошагал по галерее, спустился к воде. Вокруг все казалось заброшенным. Наверняка сегодня я был единственным гостем.

Я воспользовался этим обстоятельством, чтобы проникнуть в кабину, принадлежавшую Симону Граффу. Открыв дверь с помощью отмычки, я вошел и включил свет, почти уверенный, что встречу кого-нибудь. Но тщательно прибранная комната была пуста. Почему-то меня удивило, что здесь ничего не изменилось, даже яркие картины по-прежнему украшали стены – как будто время, мчавшееся с невероятной быстротой, вдруг остановилось.

Несколько секунд я стоял неподвижно. Меня охватило странное ощущение, которое иногда возникает в конце расследования какого-нибудь безнадежного дела – казалось, я могу заглянуть в самые темные закоулки человеческого сознания, в самые сокровенные уголки чужой души.

Я распахнул двери в две маленькие смежные раздевалки. Через любую из них можно было выйти прямо в коридор, ведущий к душевым. В правой кабинке я обнаружил серый стальной шкафчик, набитый мужскими вещами: махровыми халатами, плавками, «бермудами», спортивными рубашками и кроссовками. В раздевалке слева, принадлежавшей, по всей видимости, миссис Графф, не было ничего, если не считать деревянной скамьи и пустого шкафа.

Войдя, я остановился, еще толком не зная, что ищу. Мной овладела уверенность, что это место как-то связано с давней весенней ночью, когда Изабель сбежала из санатория и когда погибла Габриэль. «Какую-то долю секунды я была там, слушая свои собственные слова… Пожалуйста, налейте мне виски», – молнией промелькнуло у меня в голове.

В верхней части двери было небольшое окошечко для вентиляции, забранное жалюзи. Поднявшись на цыпочки, я посмотрел между планками. Изабель могла бы встать на скамейку.

Я тоже подтащил скамейку к двери и встал на нее. Примерно в шести дюймах ниже уровня глаз, на планке жалюзи, было несколько вмятин, похожих на следы зубов, а вокруг них расплывшийся полукруг красной губной помады, потемневший от времени. Я невольно вздрогнул, подумав, что испытывала женщина, которая стояла на этой скамейке в темноте, наблюдая за происходящим сквозь щели в жалюзи, грызя от отчаяния дерево.

Я выключил свет, вышел и остановился перед литографией Матисса, изображающей побережье лазурного моря. И вдруг ощутил щемящую тоску по этому яркому, несуществующему мирку, где никто не жил, никто не умирал и где никогда не заходило солнце.

За моей спиной раздалось деликатное покашливание. Я оглянулся и увидел Тони, прищурившего глаза от яркого света. Его рука лежала на кобуре.

– Мистер Арчер, вы взломали дверь?

– Взломал.

Он осуждающе покачал головой. На замке блестела свежая царапина, а на краю двери осталась небольшая зазубрина. Тони провел по ним жестким смуглым пальцем.

– Мистеру Граффу это не понравится. Он просто помешан на своей кабинке, сам обставил ее, не то что другие.

– Давно он это сделал?

– В прошлом году, перед началом летнего сезона. Он пригласил специалистов-декораторов, начистил тут все и целиком заменил обстановку. – Он не мигая смотрел на меня своим невеселым взглядом. Затем сиял фуражку и почесал затылок. – А взломанный замок на калитке – тоже ваша работа?

– Моя. Похоже, я оказался в роли завзятого разрушителя. Это так важно?

– Полицейские считают, что да. Капитан Сперо все хотел допытаться, кто мог взломать замок. Вы знаете, что они нашли еще один труп на берегу, мистер Арчер?

– Труп Карла Стерна?

– Да. Одно время он был менеджером моего племянника. Капитан Сперо утверждает, что это убийство – дело рук гангстеров, но я не верю. А вы как думаете?

– Я тоже в этом сомневаюсь.

Тони присел на корточки прямо в дверях. Казалось, ему не хочется заходить в раздевалку Граффа. Он снова почесал в затылке и спросил:

– Мистер Арчер, что случилось с моим племянником Мануэлем?

– Вчера ночью в него стреляли и убили.

– Это я знаю. Капитан Сперо сказал, что он мертв, убит выстрелом в глаз. – И Тони правым указательным пальцем прикоснулся к левому веку.

– О чем еще говорил Сперо?

– О том, что и это убийство, вполне вероятно, совершила банда гангстеров, он спросил меня, были ли у Мануэля враги. Я ответил, что его самого большого врага звали Мануэль Торресе. Что мне было известно о его жизни, о его друзьях? Он давным-давно порвал со мной и отправился своим путем, прямиком в ад – на своем шикарном автомобиле.

Тони немного помолчал, и я тоже не знал, что ему сказать. Потом он снова поднял на меня глаза, в которых затаилась глубокая, непроходящая печаль.

– Я хотел, но так и не смог вырвать этого парня из сердца. Одно время он был для меня как сын.