Росс Макдональд - Тайны бронзовой статуи [сборник]

– Клянусь небом! Вы дурно судите обо мне, если считаете способным говорить не то, что я думаю! – вскричал рыцарь таким тоном, который не оставлял никакого сомнения в его искренности.

– Как же вы сумели почувствовать ко мне участие за столь непродолжительное время? – робко спросила Сатанаиса, опустив голову, голос ее дрожал.

– Возможно ли, зная вас хоть час, не проникнуться к вам дружеским отношением? – удивился Эрнест Кольмар. – Или вы полагаете, что я без сожаления покидаю лагерь таборитов? Или воображаете, будто я забуду вас, едва мы расстанемся? Нет! Нет!

– Вы мне льстите, – заметила Сатанаиса, явно смутившись и не найдя, что ответить.

– Какая холодная фраза!

– Неужели вам нужна дружба такого странного… загадочного… непонятного существа, каким я должна казаться? – еле вымолвила Сатанаиса.

– Да… отдайте мне свою дружбу! – воскликнул рыцарь. – Кем бы вы ни были – отдайте и называйте меня другом.

– Примите в этом уверение, – прошептала девушка.

– Я ценю вашу милость, – взволнованно произнес Кольмар. – Но когда мы теперь увидимся?

– Я буду в Праге первого августа, – ответила Сатанаиса, отвернувшись. – В девять часов вечера мы можем встретиться на несколько минут в дворцовом саду: он будет открыт для публики.

От этих слов Сатанаисы Кольмар вздрогнул и вспомнил о свидании, назначенном ему Этной в тот же день, только в другое время и в другой части города. Почувствовав смущение, замешательство и какой-то стыд, он с удовольствием отметил, что к ним подходит Жижка.

Тут оии добрались до дороги, где их ждали три оседланные лошади. Насилу овладев собой, дабы не выказать тягостного замешательства, Кольмар простился с Жижкой, а потом обернулся к Сатанаисе. Рука его дрожала, когда он взял руку девушки и под влиянием очарования, которому не мог сопротивляться, пожал ее. Ему почудилось ответное движение пальцев, и в ту же минуту Сатанаиса подняла на него глаза, говорившие так красноречиво, как только могут глаза женщин: «Помните назначенное мною свидание!»

Потом она с живостью отвернулась и присоединилась к Линде и Беатриче, с которыми только что простились Лионель и Конрад. Рыцарь и пажи его сели на лошадей и поскакали прочь от лагеря таборитов.

Читатели уже знают, что наша история началась в июле, но чтобы сохранить хронологический порядок описываемых происшествий, надобно заметить, что Эрнест Кольмар и двое его слуг двадцатого числа покинули лагерь таборитов, а на другой день, двадцать первого, около семи вечера, въехали в Прагу.

Порасспросив как следует горожан, они остановились в гостинице «Золотой Сокол», самой лучшей в тогдашней столице Богемии.

Гостиница представляла собой большое здание, части которого разительно отличались друг от друга стилями и архитектурой. Постепенные пристройки, добавляемые к дому каждым новым хозяином, доказывали, что дела гостиницы процветают. Окна ее выходили на рыночную площадь, с которой разбегались улицы, ведущие в замок, во дворец и в собор. Сзади располагался обширный сад с уютными деревянными павильонами, где постояльцы «Золотого Сокола» любили проводить жаркие летние вечера.

Хозяин гостиницы по имени Тремплин, наружность которого говорила о веселом нраве, столь необходимом для тех, кто занимается ремеслом трактирщика, был человеком пожилым, краснолицым, с маленькими, вечно бегающими глазками и постоянной улыбкой на губах. Ему помогали жизнерадостная жена и очень хорошенькая дочь.

Добросердечие этой семьи в соединении с гостиничными удобствами еще более возвысили славу «Золотого Сокола».

Нескольких минут хватило, чтобы приготовить комнаты с окнами в сад для Кольмара и его пажей.

Закусив, рыцарь попросил Тремплина подать ему бутылку лучшего рейтвейна и пригласил хозяина распить ее вместе. Кольмар желал получить разные сведения и знал, что никто не сможет преподнести их лучше, чем хозяин многолюдной гостиницы. Пока пажи прогуливались по саду, болтая о Линде и Беатриче, господин их сидел вместе с достойным владельцем «Золотого Сокола».

Перебросившись с Тремплином общими фразами, осушив и опять наполнив стаканы, Эрнест Кольмар сказал:

– Я не встречал города с более приятными и живописными окрестностями, чем ваш. В последних трех милях перед ним сегодня я любовался красивым белым домом на пригорке, окруженным великолепными деревьями.

– А! Там живет добрая и сострадательная баронесса Гамелен. – Не дожидаясь дальнейших расспросов, он поспешил прибавить: – Это превосходная женщина, рыцарь, жемчужина своего пола. Вся Богемия должна гордиться ею. Хотя ей только сорок лет и она очень хороша собой, ее считают матерью бедных и несчастных. Один Господь знает, сколько разбитых сердец утешила она… сколько осушила слез!

– Эта женщина настоящая праведница, – заметил рыцарь, – я был бы рад познакомиться с нею и завоевать ее дружбу.

– Баронесса Гамелен, – продолжал хозяин «Золотого Сокола», – овдовела пятнадцать лет назад, двадцати пяти лет от рождения. Муж ее был богачом, и она наследовала все его состояние и огромные поместья. А когда кончился ее траур, она поселилась в том доме, который вы изволили заметить за три мили от Праги. Но не подумайте, рыцарь, что она выстроила такое огромное здание для удовлетворения гордости и тщеславия. Нет, у нее было совершенно другое намерение.

– Она, наверное, хотела устроить там благотворительное заведение? – предположил рыцарь.

– Вот именно, – ответил Тремплин. – Посещая бедных и сирых, она поняла, что несчастья особенно тяжелы для вдов и сирот, и когда смерть мужа принесла ей громадные деньги, она решила собрать несколько таких женщин и спасти их от горя и нищеты. Дом выстроили очень скоро, и он сделался приютом.

– Вы справедливо сказали, что должны гордиться своей баронессой! – воскликнул рыцарь с энтузиазмом. – Но продолжайте, любезный Тремплин.

– Вот уже двенадцать лет, как баронесса Гамелен поселилась в своем новом доме, – объяснил трактирщик. – С нею вместе живут точно не знаю сколько вдов и сирот. Когда одна умирает, ее заменяет другая, но прежде собирают сведения о характере и нравственности новенькой: вы же представляете, какое множество кандидаток является на вакантное место. Чтобы ее благотворительность была основана на определенных правилах, баронесса установила некоторые ограничения для возраста, обстоятельств и тому подобных вещей. Кажется, вдовы принимаются от двадцати пяти до сорока лет, а молодые девушки – от пятнадцати до двадцати. Баронесса находит, что в эти периоды жизни женщины более всего подвергаются искушениям, которые бедность, нужда и нищета делают почти непреодолимыми.