Анна Каролина - Защитник

– Кристина Тор, главный врач Государственного управления судебной медицины.

Когда Николас пожимает ей руку, он чувствует себя более слабым и уязвимым, чем когда-либо, как будто еще до начала разговора она разглядела его насквозь своими внимательными голубыми глазами.

Интересно, она на самом деле может увидеть, что он сделал? Кто он на самом деле?

Он прячет взгляд, садится в зеленое деревянное кресло, на которое ему указывает врач, а она устраивается наискосок от него. Между ними стоит столик с графином и двумя стаканами. Николас наливает себе воды, медленно пьет… Руки у него дрожат так, что стакан буквально ходуном ходит. Он пытается оттянуть начало разговора. Николас не хочет находиться здесь, не хочет, чтобы его расспрашивал психиатр, который будет изучать его жизнь. Ограниченное психиатрическое освидетельствование… или как там это называется. Как будто он психически болен. Про себя он презрительно фыркает. А может, так оно и есть. Должно быть, после всего того дерьма, через которое ему пришлось пройти, он получил травму на всю оставшуюся жизнь.

Госпожа Тор начинает с менее значимых вещей, объясняет, что разговор продлится около часа, после чего она напишет справку в районный суд, в которой будет указано, требуется ли более тщательное обследование, так называемая судебно-психиатрическая экспертиза.

Николас ставит стакан на место, указательным пальцем скользит по царапине в деревянном подлокотнике. Напоминает сам себе о тактике поведения, которую заранее выбрал: не наговорить лишнего, но все же сказать достаточно, чтобы она была довольна.

– Начнем с ночи, когда была убита ваша сестра. Во время допросов вы заявили, что заснули у нее на коленях, вырубились, а затем проснулись весь в ее крови. Это правда?

– Да.

– Часто ли у вас возникают такие провалы в памяти?

Николас останавливает взгляд на губах доктора. Затем смотрит на нее, но не видит. Проклинает себя из-за тех желтых таблеток, которые принял вместе с сестрой. Он думал, что это бензодиазепины, в крайнем случае рогипнол. Но это оказался МДПВ. Наркотик для каннибалов. А еще его называют обезьяньей пылью, солью для ванн… Да каких только названий нет. И он слишком хорошо знает, что люди от него слетают с катушек. Реально. Нет, они не начинают верить, будто стали самыми счастливыми и красивыми в мире. У них на самом деле сносит крышу: они прыгают с балконов, отрезают себе части тела, которые, как им кажется, были отравлены, видят вокруг себя лица, искаженные до неузнаваемости. Сам он был на «Титанике», когда тот тонул. Но что случилось потом? Что произошло с момента, когда пароход перевернулся, до того, как он проснулся на коленях у сестры?

– На самом деле я бы не стал называть это провалом в памяти, – говорит Николас как можно более спокойно. – Я заснул, а потом, должно быть, очень крепко спал под влиянием веществ, которые мы приняли.

– Я понимаю. Расскажите, пожалуйста, о том, как вы впервые попробовали наркотики. Сколько вам было лет и как они у вас появились?

– Это было на вечеринке, я думаю, мне было лет двадцать или около того. Там был парень, у которого был кокаин, и я попробовал.

– Когда вам было двадцать? Это был разгар вашей футбольной карьеры.

Жар в груди. Воспоминание о том, как разозлился отец из-за того, что на следующий день Николас пришел на матч с похмелья, как угрожал выгнать его из команды.

– Да, – отвечает он. – Но тогда я только попробовал. Потом прошло много лет, прежде чем я снова что-то принял. Это случилось, когда я вернулся домой из России.

– И если я правильно прочитала в вашем досье, после работы в России вы перестали играть в футбол. Это правда? – Да.

– Каково это было – снова вернуться домой в Швецию и внезапно перестать играть в футбол? Чем вы занимались?

– Это было довольно сложно, у меня, конечно, были деньги, но я переживал. Мне казалось, что я везде не на своем месте.

– Именно в этот период вы опять столкнулись с наркотиками?

– Да, вроде того.

– А потом начали играть в покер, делать ставки на скачках. Каково это?

Он поднимает взгляд и впервые смотрит доктору прямо в глаза:

– Было весело, но только в начале. Я снова почувствовал себя живым, но потом все пошло наперекосяк.

– Да, я так поняла, что вы потеряли все, что заработали за футбольную карьеру. Как вы думаете, почему вы попали в такую ситуацию?

– Просто так получилось, – пожал плечами Николас.

– Но как вы себя чувствовали?

– Я не знаю. Может, был в панике. Но иногда меня посещало чувство, что все происходит как будто не со мной, как будто все было не по-настоящему.

– Можете немного пояснить эту мысль?

Николас вертится на месте, не знает, как объяснить. А понимает ли он это сам?

– Взять, к примеру, футбол, – говорит он наконец, потирая руки. – Когда ты на вершине, трудно осознать, что ты на самом деле один из лучших футболистов Швеции. Ты живешь как будто в вакууме. Так было и с азартными играми, я просто в них погрузился с головой.

– Вам всегда нравилось играть в футбол?

– Я вырос с этим и не знаю, как может быть по-другому.

– А каково это – иметь в качестве тренера собственного отца?

– По крайней мере, это практично.

– Вы чувствовали, что он относился к вам иначе, потому что вы были его сыном?

– Может быть, иногда. Он мог кричать на меня так, как никогда бы не накричал ни на кого другого. Но ничего серьезного в этом не было. Я тогда был таким же, как все.

Николас снова тянется к стакану, полностью концентрируясь на воде, которую пьет. Не хочет думать об отце, не хочет, чтобы ему напоминали о тех тридцати минутах до и после тренировки, когда он никогда не знал, что ему скажут. Иногда он просто невидящим взглядом смотрел в лобовое стекло, мечтая лишь об одном – скорее доехать до дому.

Госпожа Тор кладет ногу на ногу, слегка наклоняется вперед и кладет руки на колено:

– А как вы разговаривали? О чем?

– Да не знаю… обо всем. Он же мой отец, с родителями всегда говоришь иначе, чем с остальными.

– Вы имеете в виду, что разговаривали о вещах, о которых не стали бы говорить кому-то еще?

– Вроде того.

– Вы любите своего отца?

К щекам Николаса приливает жар, на задворках сознания слышится слабый писк, который все приближается и приближается, и вскоре у него невыносимо шумит в ушах. Это случается уже второй раз. Шум. Осознание невозможности побега, ощущение, что сейчас все взлетит в воздух. Есть вещи, о которых он не хочет говорить, и они никогда не должны выплыть наружу.

Тем не менее госпожа Тор упрямо продолжает копаться в его душе, погружаясь все глубже и глубже:

– Ваша мать умерла, когда вам было восемь лет.

Николас несколько раз моргает, понимая, что она сменила тему.