Рэймонд Чандлер - Окно в вышине

— А вот это напрасно, — сказала она. — Вот этого я тебе, наверное, никогда не прощу.

— Простишь, как миленькая. Деваться тебе некуда. Господи, да такая, как ты, еще дешево отделалась. Ты простишь меня, мой ангел, ведь это твои пальчики отпечатались на пистолете.

Она медленно поднялась с пола и стояла, приложив руку к подбородку.

Вдруг она улыбнулась.

— Я знала, что он убит, — сказала она. — Ведь это мой ключ торчит в двери. И я хочу поехать в нижний город и сказать, что я убила его. Но только не смей больше прикасаться ко мне своими холеными лапами, если хочешь, чтобы я рассказала им эту историю. Да, я хочу попасть к копам, потому что с ними мне будет намного безопаснее, чем с тобой.

Морни повернулся, и я увидел жестокую усмешку на его побледневшем лице и дрожь ямочки-шрама на щеке. Он прошел мимо меня к двери. Блондинка постояла несколько секунд, потом, повернув голову, посмотрела назад, на труп и, чуть вздрогнув, пошла к двери. Опять хлопнула дверь. Звук шагов на дорожке. Вот захлопнулись дверцы, заревел мотор, и машина уехала.

Не сразу покинул я свое укрытие, а выйдя, еще раз окинул взглядом гостиную. Подойдя к креслу, я поднял пистолет и тщательно вытер его. Потом положил пистолет на ковер возле кресла. Я взял из пепельницы три окурка со следами алой губной помады и в туалете смыл их. Стал искать второй стакан, на котором были ее отпечатки. Был только один стакан, стоявший возле убитого, в котором еще оставалось немного виски. Я пошел на кухню, вымыл его и вытер полотенцем.

Теперь главный трюк. Опустившись на колени возле его кресла, я взял пистолет и подтянул к нему безжизненно повисшую руку. Отпечатки будут неважными, но все-таки это будут его отпечатки, а не Луис Морни. Рукоятка пистолета была покрыта потрескавшейся резиной, с левой стороны пониже шурупа была небольшая щербинка. Я поставил отпечаток указательного пальца на правой стороне ствола, отпечатки еще двух пальцев на спусковом крючке и, наконец, отпечаток большого пальца на левой стороне недалеко от патронника. Пожалуй, хватит.

Оглядев гостиную в последний раз, я подошел к выключателю и оставил гореть только одну лампочку. В ее свете хорошо было видно желтое лицо мертвеца. Выйдя на крыльцо, я вынул ключ из замка, и вытерев его, вставил обратно. Потом я вытер щеколду, и спустившись с крыльца, пошел по дороге к оставленной за поворотом машине.

Поставив свою машину среди других машин, стоявших перед входом в «Бристоль», я запер ее и зашагал по тротуару.

Откуда-то из темноты послышались сиплые звуки, в которых я различил свое имя. За рулем маленького паккарда, высунувшись из окна, сидел Эдди Пру. Он был один. Я подошел к машине, и прислонившись к дверце, посмотрел на него.

— Что новенького, сыщик?

Выдохнув дым прямо ему в лицо, я выбросил спичку и спросил:

— Так кто же все-таки потерял эту зубоврачебную квитанцию, которую вы дали мне вчера ночью? Ваннье или кто-нибудь еще?

— Ваннье.

— Уж не за тем ли вы мне ее подбросили, чтобы я придумал биографию человеку по фамилии Тигер?

— Терпеть не могу тупиц, — сказал Эдди Пру.

— Зачем он таскал ее в кармане? — спросил я. — И почему, когда он ее потерял, вы не вернули ему? Пусть я тупица, но объясните мне, почему эта квитанция от компании, снабжающей дантистов техникой и материалами, действует так возбуждающе, что сразу приглашают частного детектива. Притом это делает такой человек, как Алекс Морни, который не любит частных детективов.

— Морни — это голова, — спокойно сказал Эдди Пру.

— Да ну, разве не про него было сказано: «невежествен, как всякий актер».

— Это ты брось. А ты в самом деле не знаешь, зачем эти материалы.

— Да знаю. Из альбастона они делают формы зубов и полостей. Это очень твердый, зернистый материал, прекрасно передающий все детали. Другой материал, кристоболит, применяется для того, чтобы выжечь воск в модели. Он поглощает большое количество тепла и не искажает форму отливки. А теперь скажи-ка мне, что ты не знаешь, о чем я говорю?

— Мне кажется, теперь ты знаешь, как делают золотые пломбы, не так ли? — сказал Эдди Пру.

— Сегодня я потратил два часа на обучение, и теперь я специалист. Только что из того?

Он немного помолчал, потом спросил:

— Ты что, газет совсем не читаешь?

— Читаю иногда.

— Ну, значит, ты пропустил заметку, где говорилось, что убит один старичок по фамилии Морнингстар в Белфронт-билдинг на Нинс-стрит, и там же, двумя этажами ниже, у этого Х. Р. Тигера — офис. Неужели ничего не читал?

Я молчал. Он пристально посмотрел на меня, и, пошарив рукой на доске управления, нажал стартер. Заурчал мотор, и он включил сцепление.

— Это надо же, какой тупой, — сказал он с нежностью. — На редкость. Ну пока, спокойной тебе ночи.

Машина, отъехав, стала спускаться с холма по направлению к Франклину. Я усмехнулся, глядя ей вслед.

Я поднялся к себе в номер, отпер дверь своим ключом, и чуть-чуть приоткрыв ее, очень тихо постучал. В комнате послышалось какое-то движение, и передо мной предстала девушка в белом халате со строгим взглядом из-под белой шапочки с черной каймой.

— Я — Марло, я тут живу.

— Входите, мистер Марло. Доктор Мосс мне говорил о вас.

Я закрыл дверь, и мы перешли на шепот.

— Ну как она? — спросил я.

— Спит. Когда я приехала, она уже спала. Меня зовут мисс Лимингтон. Температура у нее нормальная, пульс пока еще довольно частый, но постепенно снижается. Психическое расстройство, как мне кажется.

— Она ведь нашла убитого, — сказал я, — и, конечно, это потрясло ее. Если она крепко спит, то, может быть, мне можно пойти взять кое-какие свои вещи.

— Конечно, только постарайтесь потише. Впрочем, если она и проснется, то это не страшно.

Я прошел к письменному столу и взял немного денег.

— Если проголодаетесь, то у меня есть кофе, бекон, яйца, хлеб, томатный и апельсиновый соки, вино, — сказал я, — если нужно что-нибудь еще — можете позвонить вниз.

— Я уже исследовала ваши припасы, — сказала она улыбнувшись. — Их хватит и на завтра. А что, надолго она здесь останется?

— Ну, это решит доктор Мосс. На мой взгляд, как только она придет в себя, ей надо ехать домой. Правда, дом у нее далеко, в Вайчита.

— Я всего только медсестра, — сказала она, — но мне кажется, что с ней ничего серьезного и, кроме того, спокойный сон — прекрасное лекарство.

— Спокойный сон и перемена друзей, — сказал я, и это, наверное, было не очень понятно мисс Лимингтон.

Я заглянул в спальню. Они надели на нее две моих пижамы. Из подвернутого рукава, который, конечно, был ей длинен, выглядывал сжатый кулачок, лежавший поверх одеяла. Она спала на спине, лицо было еще бледным, но уже почти спокойным. Я открыл комод и, достав чемодан, стал складывать в него всякую всячину. Уже уходя, я взглянул на нее еще раз. Она открыла глаза и смотрела куда-то в потолок. Скосив глаза, она заметила меня, и слабая, легкая улыбка появилась в уголках ее губ.