Рэймонд Чандлер - Окно в вышине

— Привет.

Ее голос был слаб и тонок, и все-таки в нем была уверенность, что его обладательница спокойно лежит в постели, возле которой дежурит медсестра, и что ей сейчас не о чем тревожиться.

— Привет.

Я шагнул к кровати, стараясь придать резким чертам моего лица самую изысканную улыбку, на какую я был способен.

— Все в порядке, — прошептала она, — все хорошо. Ведь так?

— Конечно.

— Я заняла вашу постель. А как же вы?

— Ничего. Пусть это вас не тревожит.

— А я теперь не боюсь… (она протянула мне руку ладошкой вверх, и я, догадавшись, пожал ее)… не боюсь вас. Вы ведь никогда не обижали женщин, правда?

— Раз уж речь идет о вас, — сказал я, — буду считать это за комплимент.

Она улыбнулась мне одними глазами, потом они опять стали печальными.

— Я солгала вам, — сказала она мягко, — я… я никого не убивала.

— Я знаю. Я ведь там был. Забудьте и не думайте об этом.

— Все и всегда так говорят, когда случаются неприятности. Но разве забудешь. По-моему, очень глупо так говорить.

— О'кей, — сказал я, притворяясь задетым, — я глуп. А как насчет того, чтобы еще вздремнуть?

Повернув голову, она поглядела мне прямо в глаза. Я присел на край постели и взял ее за руку.

— Придет сюда полиция? — спросила она.

— Нет. И не стоит из-за этого огорчаться.

Она нахмурилась.

— Вы, наверно, думаете, какая я дура.

— Ну что ж, пожалуй.

В уголках ее глаз сверкнули слезинки и медленно заскользили вниз по щекам.

— Миссис Мердок знает, где я сейчас?

— Еще нет. Я, конечно, сообщу ей.

— И вы ей… все расскажете?

— Да, а что?

Она отвернулась от меня.

— Она поймет (в ее голосе послышалась нежность), она ведь знает о том ужасном поступке, который я совершила восемь лет назад. Страшный, чудовищный поступок.

— Конечно, — сказал я, — вот почему она, и платила Ваннье деньги все это время.

— О, дорогой, — сказал она, и вырвав у меня руку, вытащила из-под одеяла другую и судорожно сжала их вместе. — Как я хотела бы, чтобы вы не знали об этом. Как хотела бы. Ведь об этом никто не знает, кроме миссис Мердок. Даже мои родители не знают. И я так хотела бы, чтобы не знали в вы.

Подошедшая к двери медсестра сурово посмотрела на меня.

— Мне кажется, мистер Марло, с ней нельзя вести такие разговоры, и еще мне кажется, вам пора уходить.

— Послушайте, мисс Лимингтон, я знаю эту девочку два дня, а вы только два часа, и такие разговоры принесут ей много пользы.

— А вдруг они принесут — э — еще один спазм, — сказала она, нахмурившись и избегая смотреть мне в глаза.

— Если это случится прямо сейчас, то вы ведь здесь рядом, и конечно, окажете необходимую помощь. А сейчас прогуляйтесь-ка на кухню и выпейте там чего-нибудь.

— Я никогда не пью на работе, — сказала она холодно. — Кроме того, от меня, вероятно, будет пахнуть.

— Сейчас вы работаете на меня, а всем, кто на меня работает, требуется иногда пропустить глоток-другой. Что же касается запаха, то если вы хорошо поужинаете, или если вы скушаете пару ломтиков сыра — никто и никогда ничего не почувствует.

Усмехнувшись, она удалилась. Мерль слушала весь этот диалог, словно это была фривольная интермедия посреди серьезной пьесы. А впрочем, едва ли так, уж очень он был нудный.

— Я хочу рассказать вам все, — сказала она одними губами, — я…

Я положил свою лапу на ее стиснутые вместе ладони.

— Перестаньте. Я все знаю. Ведь Марло все знает, кроме одного — как вести приличную жизнь. Да это не так уж и важно. А сейчас давайте-ка спать, завтра нам предстоит дальний путь, завтра мы с вами поедем навестить ваших родителей, в Вайчита. Конечно, за счет миссис Мердок.

— Как это чудесно, — воскликнула она, ее глаза широко раскрылись и заблестели. — Как она всегда добра ко мне.

Я встал.

— Да, она чудесная женщина, — сказал я, усмехнувшись, — чудесная. Я вот как раз собрался заглянуть к ней, мы сейчас премило поболтаем с ней за чашкой чая. А если вы сейчас же не уснете, то я вам больше никогда не сознаюсь в своих убийствах.

— Вы ужасный, — сказала она, отворачиваясь к стене и пряча руки под одеяло. — Я вас не люблю.

И она закрыла глаза.

У двери я обернулся и посмотрел на нее. Приоткрыв один глаз, она наблюдала за мной. Я угрожающе усмехнулся, и она тотчас зажмурилась.

Вернувшись в гостиную, я одарил мисс Лимингтон тем, что еще осталось от усмешки, и вышел из квартиры, захватив с собой чемодан.

Я сразу же поехал на Санта-Моника-бульвар. Ломбард был еще открыт. Все тот же старый еврей в черной ермолке, кажется, удивился тому, что я выкупаю заклад так скоро. Я сказал ему, что все это связано с Голливудом.

Он достал из сейфа конверт, раскрыл его, вынул монету и, взял квитанцию, подержал сверкающую монету несколько секунд у себя на ладони.

— Отдаю ее вам, а у самого сердце кровью обливается, — сказал он. — Вы хоть сами-то понимаете, какая это чудесная работа.

— И при всем при том больше двадцати долларов за нее не получишь, — сказал я.

Пожав плечами, он улыбнулся, а я, сунув монету в карман, удалился, пожелав ему спокойной ночи.

Лужайка перед домом была освещена луной, и только под деодаром [17] Деодар — гималайский кедр. была густая черная бархатная тень. Подходя к дому по колеблющимся под ногой камням дорожки, я заметил, что в доме горит свет лишь в двух окнах нижнего этажа и в одном окне верхнего этажа. Я позвонил.

Я не обратил внимания на негритенка и не стал трепать его по голове. По-моему, шутка совершенно исчерпала себя.

Дверь мне открыла седая краснолицая женщина, которой я раньше не видел. Я сказал ей:

— Я — Филип Марло. Мне надо видеть миссис Мердок, миссис Элизабет Брайт Мердок.

— По-моему, она уже легла спать, — неуверенно сказала она, — мне кажется, вы не сможете ее увидеть.

— Но ведь только девять часов.

— Миссис Мердок рано ложится спать.

Она потянула дверь к себе. Передо мной стояла такая милая старушенция, что я возненавидел бы себя, если бы стал показывать силу своих бицепсов. Я только сказал, взявшись за ручку двери:

— Речь идет о мисс Девис, и дело очень важное. Может быть, вы все-таки скажете ей?

— Я попробую.

Она закрыла дверь, я ей не помешал.

Где-то рядом со мной в темной листве пропел пересмешник. По улице промчалась машина и ее занесло на повороте. Откуда-то с улицы донесся девичий визг и смех, наверное, пронесшийся автомобиль обрызгал девушек.

Наконец дверь отворилась, и женщина сказала:

— Входите, пожалуйста.

Вместе с ней я опять пересек большой пустой зал. Всего одна слабая лампочка горела на стене. Воздух в зале был по-прежнему затхлый, вероятно, здесь никогда не проветривали. На второй этаж мы поднялись по винтовой лестнице. Там был холл, в конце которого виднелась открытая дверь.