Микки Спиллейн - Долгое ожидание

— В этом как раз самый смак. Ты придешь?

— Может быть. Я хотел навестить тебя. Я хотел спросить, не видела ли ты любовницу Серво?

Улыбка увяла на ее лице.

— Я не могу сказать тебе это.

— Тогда скажи мне что-нибудь другое.

— Что? Спроси меня сам.

— Эта гадость, которой ты красишь волосы, жжет?

Чертенок опять запрыгал у нее в глазах, и она стала медленно расстегивать пуговицы у меня на пиджаке.

— Перекись водорода — нет, а вот нашатырь кусается. Хочешь покраситься?

— Может быть, как-нибудь зайду посмотреть, как ты это проделываешь. — Я отстранил ее руки и, развернувшись, зашагал к выходу.

— Приходи, я разрешу тебе помочь мне!

Сосновый Бор выглядел еще более уныло, чем обычно, если только это вообще было возможно. Я объехал вокруг дома и припарковался на некотором расстоянии от него. Все окна смотрели на улицу черными глазницами.

Развязка была слишком близка, чтобы рисковать, поэтому я полез под сиденье и вытащил револьвер. Я сунул его за пояс, рукоятка уперлась мне в ребра. Неудобно. Карманы пиджака оказались неглубокими, рукоятка высовывалась, и это меня также не устраивало. На моих новых джинсах чуть пониже колена нашелся карман на «молнии», револьвер вошел в него удобно, как в кобуру.

Порывистый ветер опять умыл меня дождем, не спрашивая моего согласия. В небе по-прежнему грохотало, но молний не было видно. Я подошел к дому. Меня встретило объявление, наклеенное на доску, вбитую в землю. Один уголок оторвался и полоскался на ветру.

Я прочитал: «Продается. И. Хиннэм, Рилтортс. Звонить 1402».

Теперь можно приобрести этот дом за бесценок — на нем лежит проклятье. Проклятье насильственной смерти. Может быть, Ленни Серво купит его и превратит в еще один притон. Место для этого вполне подходит.

Дверь оказалась заперта. Отмычкой я бы открыл ее, но у меня не было отмычки. Чтобы не терять времени, я обмотал руку носовым платком, разбил стекло и, открыв шпингалет, поднял окно. С минуту я стоял, прислушиваясь. Только дождь, лупивший по окнам, да мое дыхание нарушали тишину ночи. Я влез внутрь и опять прислушался. Ветер забавлялся, хлопая незапертой дверью, жалобно поскрипывали стропила под его натиском, ветки скребли по стеклу, словно прося у дома разрешения укрыться от непогоды.

Вся мебель была небрежно прикрыта чехлами и оберточной бумагой. Я прошел между грудами белья и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Все казалось мне знакомо, как будто я специально изучал план дома. Я постарался подумать над этим, но моя мысль наткнулась на глухую стену забытья. Я вспомнил лишь то, что в последний раз пришел сюда с Логаном, и очень быстро убежал, чтобы не встречаться с полицией. Черт, я почти ничего не запомнил тогда.

Или запомнил?

Почему же сейчас меня ведет какой-то бессознательный инстинкт, и я даже вспоминаю странный рисунок на стойках перил лестницы, перекошенную дверь и темное пятно на стенном ковре, как будто там долгое время висел телефон?

Дверь в комнату, где лежала убитая, была закрыта, но не заперта, и я вошел, почему-то ожидая и в этот раз увидеть там мертвое тело.

Однако тела не было, а вот сама комната произвела на меня сильное впечатление.

Кто-то методично, со знанием дела разгромил ее и свалил обломки в кучу в центре. Кровать, туалетный столик, стулья были разломаны, матрас выпотрошен, плинтусы оторваны. Я чиркнул спичкой и заглянул в стенной шкаф. Вся обшивка под кедр была вырвана и валялась на полу. Вмятины в стене свидетельствовали о том, что ее простукивали в поисках тайников.

Работали профессионалы, не осталось ни одного уголка, в который бы они не заглянули. Мне здесь теперь было делать нечего.

Спичка догорела. Я зажег другую и выругался сквозь зубы.

Недавно ответ находился в этой комнате. Совсем недавно. Фотография, которая все расставляла по местам и которая теперь исчезла. Я опять чертыхнулся.

— Не расстраивайся, — услышал я насмешливый голос за спиной. — Стой, как стоишь. Теперь повернись. Медленно. Все делай медленно. Вот так, если дорожишь своей шкурой.

В двери стояли маленький ублюдок Эдди Пэкмен с короткоствольным револьвером в руке и прыщавый малолетка, которого я видел в «Корабле», со своей огромной пушкой.

Прыщ включил фонарик. Луч пробежал вверх-вниз по моему телу.

— Он, кажется, пустой, Эдди.

— Иди обшарь его, сопляк, — рявкнул Пэкмен. — Ты должен убедиться в этом. Давай мне фонарь. — Он взял его и сунул в пальцы, торчащие из гипса на левой руке.

Как Прыщ ни хорохорился, он не мог преодолеть страха. Боком, как краб, он подобрался ко мне, быстренько похлопал меня по карманам и по груди и шагнул мне за спину.

— Я же говорил, что он пустой, — с облегчением сказал он. Его пушка уперлась мне в поясницу. — Топай вперед. Давай, пошел.

Мне ничего не оставалось делать. Эдди вышел из комнаты, пропуская меня.

— Можешь попытаться бежать, если хочешь, но будь уверен, я всажу тебе пулю сначала в задницу, а потом в твои поганые кишки.

Его маленькие злобно блестящие глазки-бусинки уже дырявили меня, умоляя, чтобы я доставил ему это удовольствие. Сейчас он был похож на оскалившуюся крысу, торжествующую над поверженной жертвой.

Молокосос опять ткнул меня револьвером.

— Мы знали, что ты придешь. Ты ублюдок.

— Заткнись ты! — Эдди сплюнул.

Прыщу не понравилось такое обращение.

— Сам заткнись.

Эдди быстро подавил бунт на корабле. Я услышал, как он ударил Прыща в зубы стволом револьвера. Тот всхлипнул и выплюнул выбитый зуб. Второй урок ему не понадобился. Он шмыгал носом всю дорогу, пока мы спускались вниз и шли к седану Эдди, потом сел за руль, прижимая к лицу окровавленный платок.

Меня усадили на почетное место, на заднее сиденье. Эдди сел рядом и уперся стволом револьвера мне в ребра. Он глядел мне в лицо и насмешливо улыбался. Когда машина тронулась, он молниеносно обрушил гипсовую руку мне на голову. Что-то треснуло в моей многострадальной черепушке, боль пронзила все тело, меня замутило, словно кто-то взболтнул мои кишки. Потом я уже ничего не чувствовал.

Я не знаю, сколько времени прошло, когда боль появилась опять. Она отдавалась в голове с каждым ударом сердца. Сама же голова безвольно свесилась на грудь, и мне казалось, что она вот-вот оторвется, если мои руки выпустят то, что держат. Но они ничего не держали. Да и вообще это были не руки. Это были какие-то мясистые шары на концах плетей, связанных за спинкой стула. Бесчувственные, налившиеся кровью шары. С большим трудом я разлепил глаза, и постепенно неясные расплывчатые пятна стали превращаться в мои ноги. Мои ступни спазматически дернулись и сдвинулись на один дюйм. Слава Богу, что хоть они не привязаны.

Комната освещалась каким-то желтым светом. Я заставил свой взгляд проползти по грубым доскам пола до противоположной стены, потом вправо, к стулу, дальше, к другому стулу, и наконец, в центр комнаты, к четырем ножкам стола.