Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Набрали сорок литров и отнесли в дом.

В доме Читарь зажёг огонь на плите и поставил две огромные кастрюли, каждая с ведро объёмом, и закинул мослы, в одну кастрюлю бараньи, в другую говяжьи.

Мы не впервые делали это. Мы не задавали друг другу вопросов.

Вода в кастрюлях закипела, наверх поднялась серая пена; дом заполнился острым животным запахом.

Читарь ложкой снял пену.

– У нас есть три часа. Подготовимся, брат.

Поднять истукана – таинство, такое же, как крещение или исповедь. К таинству следует готовиться заблаговременно. Настраивать себя, молиться. Так же и мы теперь должны были подготовить себя к предстоящему сложному труду.

Читарь разделся до пояса, и я осмотрел его спину и обработал его левую лопатку напильником, а потом наждачной бумагой.

Потом мы поменялись: я разделся, а он обработал мою спину.

Мы называем это – “поша́брить”, то есть обработать шабером.

Деревянное тело требует ухода, если где-то возникла малая трещинка – её лучше сгладить и зачистить, иначе в любой, пусть и миллиметровый изъян попадёт грязь и влага, и вместо малого повреждения образуется большое. Треснувший истукан превращается в инвалида. Треснула рука – не может двигать ею. Треснула нога – не способен ходить. Треснула грудь или спина – совсем беда. Трещину нельзя ничем заделать – ни скрепить, ни залечить. Раны обычных смертных людей заживают, ткани способны к регенерации, – у истуканов не так; трещина возникает, от влажности и перепадов температуры постепенно увеличивается, и в конце концов истукан умирает.

Все мы вынуждены регулярно ухаживать за поверхностью своих деревянных тел.

Ноги, руки, грудь или живот я могу осмотреть и обработать сам, но спину – не могу. Нужно просить братьев.

Так мы все зависим друг от друга.

Кто почистит и поправит мне ложбину вдоль хребта? Если там будет повреждение – кто найдёт его?

Я пошабрил голую спину Читаря. Затем он пошабрил мою голую спину. Затем мы разошлись, разделись донага, каждый пошабрил себя, прошёлся по телу внимательным взглядом, загладил наждачной бумагой везде, где было хоть малейшее рассыхание.

Оба переоделись в чистое.

Нам кажется важным соблюдать до мелочей все людские обычаи. Истуканы не едят и не пьют – соответственно, и не отправляют естественные надобности. Если истукан, находясь в обществе, поест людской пищи и выпьет воды, пива, водки – он потом спешит в отхожее место и выблёвывает съеденное и выпитое. Когда недвижный истукан восстаёт, у него появляется ротовая полость, язык, горло и часть пищевода. Можно и поесть, и выпить – но потом обязательно исторгнуть из нутра всё употреблённое, и после желательно влить в горло полстакана любого масла, лучше олифы, – чтобы пищевод не начал гнить.

У истуканов не растут волосы на теле, на голове и на лице. С какими волосами тебя изваяли однажды – с такими ты и восстал, и живёшь. У истуканов не отрастают ногти. Истуканы не потеют. Если человек не будет мыться месяц – он начнёт вонять, как зверь. Истукану можно вообще не мыться; ухода требуют только волосы; ну и если ты извозился в грязи, на тяжёлой работе, например, вычищая колодец, – моешься с мылом, как обычный смертный.

Истукан всегда пахнет старым сухим деревом. Вся гигиена истукана сводится к обработке тела наждаком. Истукану можно не носить нижнее бельё – но мы носим, по той же причине: чтобы во всём походить на живых смертных. Это длится триста лет, мы давно привыкли. И теперь, перед началом таинства поднятия, мы с Читарем совершили весь круг обычных людских приготовлений: очистили тела и облеклись в свежее.

Наверное, уже понятно, что мечта нашего малого народца – в том, чтобы стать людьми во всей полноте. Бриться, стричься, потеть, есть и пить, ходить по-малому и по-большому; влюбляться, сходиться, жениться, рожать себе подобных; и, наконец, умирать. Но, увы, – мечта недостижима.

Пока мы готовились – вода в кастрюлях выкипела на треть, на поверхности образовался слой жёлтого жира. Читарь понюхал, остался доволен, убавил огонь до минимума.

– Через час начнём.

Не ответив, я спустился в подвал, взял полосу наждачной бумаги, стал шлифовать заготовку, и без того уже гладкую.

Потом мы сняли обе кастрюли с огня и вынесли их на улицу, остудить. Читарь собрал половником вытопившийся жир и смешал его в котелке голыми руками, говяжий и бараний. Понюхал:

– Хорошо получилось.

Я задул в комнате лампаду, замкнул на засов входную дверь и вырубил свет. Теперь снаружи дом выглядел необитаемым.

Мы отключили свои телефоны. Спустились в подвал; я закрыл за собой крышку.

В подвале зажгли три десятка свечей.

Читарь придвинул табурет, поставил котелок с жиром, а рядом положил пластиковый пакет с кровью. Я старался на этот пакет не смотреть. Умом я понимал, где взята кровь: украдена в больнице, или куплена с огромным риском, преступным образом, за большие деньги, – донорская, человеческая кровь; один малый пакет, объёмом чуть больше стакана. Кровь из этого пакета могла бы спасти чью-то жизнь. Похищая кровь, Читарь совершал смертный грех, но таков был его крестный путь. Не согрешив, не станешь человеком. Не согрешив, не родишь новую жизнь.

Я украл деревянную голову, Читарь украл человеческую кровь – у каждого будут свои счёты с Создателем.

Мы стянули с себя рубахи, остались голыми по пояс.

– Готов? – спросил я.

Всё дальнейшее зависело от Читаря, он был главным теперь; он руководил таинством. Моё участие сводилось к минимуму, к технической помощи.

На мой вопрос Читарь не ответил. Его лицо исказилось. Он занёс руки, чтобы дотронуться, наконец, до деревянного тела заготовки. Но не дотронулся: наоборот, отступил назад.

– Погоди, – сказал тихо. – Погоди немного.

Его затрясло.

– Что? – спросил я.

– Боюсь, не выйдет.

– Выйдет, – сказал я. – В прошлые разы вышло, и теперь выйдет.

Но Читарь, кажется, меня не слышал.

– Может, всё зря, – прошептал он. – Даже если поднимем – что дальше? Мы поднимаем одного, раз в двадцать пять лет… И с каждым разом это всё труднее… Каждый раз я боюсь, что утратил навык…

Его глаза стали белыми, как у затравленного дикого животного. Его дух был в смятении, в уничижении и тоске.

– Иди, – сказал я, – и начинай.

– Нет, – поспешно ответил мой брат, – нет. Сперва послушай. У меня к тебе просьба. Однажды я попрошу тебя. Может, завтра, может, через сто лет. Но если я попрошу – исполни. Поклянись Богом.

– А в чём просьба?

– Изруби меня, – сказал Читарь. – Однажды я попрошу – и ты возьмёшь топор и изрубишь меня в щепы.

– Я не убийца.

– Для людей – да! – жарко произнёс Читарь. – Но мы же с тобой – родня. Я тебя как брата прошу.

– Не могу обещать, – ответил я. – За такое меня не похвалят.