Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Потом мы ушли, в предутреннем плотном тумане. Двое чёрных, чумазых мужчин, голых по пояс, в грязных штанах и ботинках, – и столь же чумазый ребёнок в набедренной повязке.

Что я мог сделать?

Дойдя до деревни, обворовал соседей. Украл всё, что висело и сохло на бельевых верёвках. Со двора бабки Лабызиной стащил хлопчатый кухонный фартук – из него получилась хорошая накидка для девочки, почти платье. Со двора деда Козыря украл штаны, отдал Читарю.

Вторую кражу совершил сгоряча и напрасно: что в старых, чёрных штанах, что в новых, чистых, – Читарь выглядел одинаково кошмарно.

Не могло быть и речи о том, чтоб нам троим появиться в людном месте. Попытайся мы войти в маршрутное такси – водитель просто не пустил бы нас, вытолкал силой. Из наших волос сыпалась чёрная зола, мы распространяли запах гари на много метров вокруг.

Кроме того, пожар не прошёл для меня и Читаря бесследно. Температура была слишком высока. Два листа теплонепроницаемого асбеста спасли наши тела от сильного повреждения, но всё же спины обгорели, причём у Читаря – гораздо сильней.

– Пойдём пешком, – сказал Читарь. – Вдоль дороги. До моего дома тридцать километров. К вечеру доберёмся.

Он посмотрел на девочку.

– Слышишь меня? Весь день будем пешком идти, по лесу. Ко мне домой пойдём.

Евдокия кивнула.

Красивая, верно сложенная девочка с большими умными глазами, с ловкой и лёгкой походкой.

Пока шагали от деревни до трассы – она сорвала тонкую ветку, заплела узелок и забрала свои волосы под него, пониже затылка: открылся высокий лоб, и всё лицо сделалось свежим, по-настоящему девчоночьим.

Я не понимал, кто она и как с ней разговаривать.

Каждый из истуканов в прошлой жизни был святым образом.

Были те, кто существовал в образе Христа. Были те, кто существовал в образе Богородицы и Марии Магдалины. Другие воплощали Илью-пророка, Николая-угодника, Андрея Первозванного, святую Февронию, святого Дионисия, святую Ольгу, святую Параскеву.

Но эта девочка была совсем другая. Она не воплощала ничей образ. Она была создана как малая рабочая модель, как трёхмерный эскиз. В её существовании не было высшего смысла – только производственная необходимость.

Если бы нам удалось поднять большую фигуру, Параскеву, – то малую я бы впоследствии распилил на пластины, собрал бы очередной сундучок или ларчик, подарил бы кому-нибудь.

Теперь эта малая фигура, вырезанная исключительно по рабочей надобности, ожила, восстала – и шагала рядом со мной, ловко выбирая место, куда ступить.

Рассветный апрельский лес – холодный, почти враждебный, полный шума капель, падающих с ветвей, – надёжно скрывал троих пешеходов от посторонних глаз, однако идти было нелегко: то мхи, то бурелом, то болотины, то овражки с глинистыми скользкими краями. Вскоре я потерял ощущение времени; лес был примерно такой же, как три столетия назад, и сам я был примерно такой же, ничего не изменилось: точно так же пели птицы, приветствуя солнце, точно так же звенели первые весенние комары, самые злые подлетали – и тут же пропадали несолоно хлебавши: от деревянного тела не напиться кровушки.

Ближе к полудню сделали перерыв, наломали лапника, присели.

– Устала? – спросил Читарь.

– Нет, – ответила Евдокия, – но мне скучно. Долго ещё идти?

– Долго, – сказал Читарь. – Привыкай. Вся твоя жизнь пройдёт в пути. С одного места на другое. Иначе люди догадаются, что ты деревянная.

– И что будет, если догадаются?

– Убьют.

– За что?

– За то, что деревянная.

– Но я ничего не сделала.

– Как же не сделала? Ты родилась. Вопреки всей науке, вопреки законам.

– Я виновата в том, что родилась?

– Получается, так.

– И вас тоже хотели убить?

– Ещё до рождения. Кого сожгли, кого разрубили на куски, кого в сугроб выкинули. Многие погибли. Некоторые уцелели. Но доверять людям мы не можем, мы от них прячемся. И тебе тоже придётся прятаться.

Читарь поморщился, завёл руку за спину, потрогал спину.

Спина выглядела плохо, что и говорить. С левой стороны совсем чёрная. Пока шли (Читарь – впереди) – я всё смотрел на спину. Жалел собрата. Надо было срочно счищать шабером повреждённый слой – иначе появится трещина, а её не заделать ничем. Но где взять шабер? Весь мой инструмент остался в доме.

Осталась и большая фигура, о ней я не мог не думать. Всё переживал, хорошо ли замаскировал тайник. В полиции Павлово дураков не держат. Перероют всё пепелище, в поисках моих, Антипа Ильина, останков. Если статую Параскевы найдут и осмотрят – сразу поймут, что голова приделана к телу, и эта голова – та самая, похищенная из дома историка Ворошилова. Заимеют важнейшую улику, изобличающую меня как грабителя.

Я был скромным фабричным рабочим – а стану дважды беглецом: пропавшим без вести при пожаре, и вдобавок подозреваемым в преступлении.

Кое-как успокоились – и снова пошагали, но Читарь – без прежней скорости; захромал даже. И вскоре совсем остановился.

– Не знаю, дойду ли… Спина не держит, в ногу отдаёт. Думаю, здесь останусь. А ты, – велел он мне, – доберись до Криулино, до моего дома. Там – моя “Каравелла”. Возьми её – и за мной вернёшься, а мы тебя тут подождём.

Смотрел виновато.

Я никогда не видел его таким сокрушённым.

– Машина, – сказал я. – Правильно, братик! Нам нужна машина. Сидите тут, я скоро вернусь.

Прошагал вдоль дороги два километра, пока не нашёл, что искал: автозаправку. Укрылся в кустах, наблюдал, ждал. Из зарослей взлетели комары и оводы, окружили меня роем, зазвенели, атаковали, но тут же пропали.

Заправка выглядела что твой дворец: чистенький павильончик, стёкла сверкают, а внутри, как сейчас принято, – чего только нет: и магазин, и кофейня, музыка негромкая шелестит. Зайдёшь – и уходить неохота. Но я, конечно, не зашёл, иначе бы всё испортил.

Ждал долго. Люди подъезжали, заправлялись и уезжали; ни один водитель, покидая авто, не оставил ключ в замке зажигания. Но я знал – кто-нибудь обязательно оставит, по беспечности, по недомыслию. В павильоне процессом руководили две девушки, видные мне через стекло, а снаружи заправочными пистолетами орудовал невеликий мужичонка в форменном комбезе, с весёлым и гордым лицом недавно и успешно опохмелившегося пьяницы; он меня беспокоил, но не очень.

Я задумал злодейство, собирался взять грех на душу – какой по счёту уже? – но здоровье Читаря было важнее. Ради брата я угнал бы все машины в мире.

Наконец, мне повезло. Подкатил маленький серенький автомобильчик, помятый, поцарапанный, из него вышла женщина в старомодных роговых очках, в мешковатом, почти нелепом клетчатом жакете, похожая на школьную учительницу или на работницу какой-нибудь жилконторы, и она не вынула ключ из замка; женщина выглядела сосредоточенной, ключ оставила явно не от глупости, а просто – не берегла машину: кто покусится на потрёпанный рыдван, на ржавую микролитражку?