Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Я открыл рот, чтоб спросить, зачем нам продавать американцам и французам наших сестёр и братьев, “по пять тысяч баксов за экземпляр в хорошем состоянии”, – но вовремя прикусил язык. Девушка, сидевшая рядом с Ворошиловым, – то ли жена его, то ли подруга – не принадлежала к нашему народу; от неё слишком сильно пахло духами, пудрой, при ней следовало помалкивать. Для неё мы с Читарем были просто реставраторы, скромные парни- умельцы.

– Тут два фактора, – уверенно продолжал Ворошилов. – Два прямо взаимосвязанных фактора. Научный авторитет – и финансирование. Сейчас у меня есть и то, и другое. И я не упущу свой шанс. Ваша задача – сосредоточиться на реставрации.

– Дак это, – сказал Читарь простецким тоном, – тут малость не вяжется. Если таких фигур пятьдесят – они считаются редкостью, цена на них подскакивает. А ежели таких фигур будет десять тысяч – цена на них упадёт.

– Правильно мыслишь, – похвалил Ворошилов. – Абсолютно правильно мыслишь, дружище! Но всё в наших руках. Сколько их есть – только мы знаем. Это называется монополия. Мы действуем, как голландский “Де Бирс”, есть такая корпорация, монополист на мировом рынке алмазов. Цена падает – мы ограничиваем выход товара на рынок. Цена поднимается – мы выкидываем новую партию. Мы контролируем цены в мировом масштабе. Рынок наш, мы его полностью подминаем под себя. Мы не коммерсанты, мы не делаем деньги, – но без денег мы работать не можем. Вы ж не знаете, сколько стоит содержать мастерскую в Москве, чтоб там поддерживать нужную влажность, оплачивать аренду, охрану, страховку от пожара. А закупить материалы? Знаете, сколько стоит брус из красного дерева? Я еле тяну, я ничего себе не могу позволить. Допустим, тут на днях приезжали коллеги из Сербии – а мне их не на что было в ресторан сводить, буквально. Всё очень непросто, отказываю себе в элементарном.

– А зачем мастерская в Москве? – спросил Читарь, удерживая простецкий тон. – Можно, например, в Ярославле. Там сильно дешевле будет.

– Не будет, – веско ответил Ворошилов. – Я на одном топливе разорюсь, туда-сюда мотаться. Всё уже десять раз просчитано. Мастерская – только в Москве, чтоб туда водить иностранных гостей. Ты не понимаешь, о чём говоришь. Профессиональный фотограф, который сделает снимки фигуры со всех сторон, и потом пришлёт их мне в цифровом виде, – стоит пятьдесят долларов. У тебя есть пятьдесят долларов? А компьютер есть? А сканер? А переводчик есть, с русского на греческий? Или на итальянский? Всё непросто, дружище. Тут сэкономил – там пролетел. А человек, приехавший из Германии, искусствовед из Мюнхена, – я ж ему не скажу, что у меня пустые карманы? Он меня просто не поймёт. Сегодня приехал – завтра не приедет. Надо соблюдать этикет. Ноблесс оближ – понимаешь? Положение обязывает!

Ворошилов обернулся к нам, не отрывая рук от руля.

– И это вы ещё всего не знаете. Я в своей конторе самый успешный, на меня смотрят как на полубога. У меня аспиранты работают, вот Лена – тоже аспирант. Все студенты ко мне хотят, потому что у меня – перспектива, шёлковый галстук и японский джип. Все думают, что я самый хитрый, что у меня брат – в Канаде, сестра – в министерстве культуры, а у дедушки – четырёхкомнатная квартира на Малой Бронной. Переубеждать бесполезно, всё равно не верят. Потому что люди верят в мечту. А зачем разубеждать? Пусть верят. Моя мечта – поставить наше дело на солидную основу. Так будет лучше для всех, и для вас в первую очередь.

Он ещё много всего наговорил; я видел, что он возбуждён, доволен и собой, и своей спутницей, ловившей каждое его слово, и успехом предприятия: ещё один истукан найден, такое бывает не каждый день, и даже не каждый год.

В Москву приехали по темноте. Сначала я, по старой привычке, пытался запомнить дорогу, потом запутался в поворотах и переулках; где-то между Пятницкой и Новокузнецкой, в тёмном и тесном дворе, пахнущем кошками, при свете фар мы перенесли статую из машины в помещение на первом этаже, пустое, гулкое и холодное. Тащили, разумеется, мы с Читарем, но Ворошилов тоже участвовал: открывал и придерживал многочисленные скрипучие двери.

– Это будет мастерская, – сказал он. – Света пока нет, отключён. Но зато есть документы на аренду. Пришлось схлестнуться с одним торгашом, он тут хотел делать магазин, даже угрожал. Но я надавил через мэрию, и ещё нажаловался в Архнадзор. Торгаш хотел прорубать выход на улицу, а здание – памятник архитектуры, стены и фасад трогать запрещено. И между прочим, там в стену с фасада вделана старая икона, Святая Параскева Пятница, можете пойти, посмотреть. Короче, господа, привыкайте, тут будут ваши рабочие места. Дайте мне три дня, чтоб я тут всё привёл в порядок, и можете приступать.

Мы с Читарем из вежливости походили, осмотрелись, переглянулись – и распрощались.

Ворошилов предложил подвезти нас до метро, но Читарь ответил, что у него после шестичасовой поездки затекли ноги.

Зашагали прочь по щербатому тротуару, мимо ярко освещённых дверей коммерческих магазинчиков. Редкие прохожие обходили нас стороной. Пусть и бедно одетые, но мы выглядели спокойными, укоренёнными в реальности, – а вокруг всё источало тревогу, психопатическую дурь. Пролетали мимо ржавые “Мерседесы”, осёдланные коротко стриженными разбойниками. Нищие побирушки прижимались к стенам. Доступные женщины в сетчатых колготках улыбались накрашенными ртами.

– Блажь это всё, – сказал мне Читарь. – Его куда-то не в ту сторону понесло. Зачем нам мастерская в центре Москвы? Наше дело – тайное. Придётся его как-то переубеждать.

– Деньги, – ответил я. – Он любит деньги.

Читарь засмеялся.

– А то я не знаю, – сказал он. – Откуда у научного работника такая машина, как ты думаешь? Я плачу ему николаевскими золотыми червонцами, он носит их к барыгам и меняет на доллары. Всё, что у него есть, взято из моего кармана.

– А девку разглядел? – спросил я.

– Девка как девка, – ответил Читарь. – Таких девок сейчас полно. Она его ученица и любовница. Ворошилов уже две статьи напечатал, где она значится соавтором. В науке так принято.

– А если он ей про нас рассказал?

– Рассказать – не показать. Люди словам не верят. Люди верят, только если глазами увидят и руками потрогают. Так уж они устроены. – Читарь грустно улыбнулся. – Были времена – они верили в снежного человека, искали его, книги писали про него. Жизни свои на это тратили. Людям нужны сказки. Вчера – снежный человек, сегодня деревянный человек, завтра будет железный человек, – главное, чтобы можно было на этом самоутвердиться, а в идеале ещё и разбогатеть.

Я остановился, взял Читаря за плечо, развернул к себе.

– Слушай, – сказал. – В этой мастерской все двери – деревянные, замки – несерьёзные, а во дворе нет фонаря, темнота. Можем хоть завтра ночью зайти. Я двери просто ногой вышибу, и мы заберём нашего брата, и увезём. Ворошилов – хороший мужик, сильный, деньги любит – это тоже хорошо. С такими проще иметь дело. Но ты же понимаешь, что он – безбожник? Он не живёт в духе. Пусть он ищет наших, потом отдаёт нам – и забывает, и дальше ищет. Мы заберём фигуру, он будет недоволен – но переживёт.