Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Судя по взгляду, мне удалось его напугать.

– А чего так грубо? – примирительно спросил он. – Мы просто разговаривали! Ты спросил – я ответил!

Я отпустил его.

Он нервно поправил ворот рубахи.

– Злой ты стал. Раньше был добрый.

– Нет, – ответил я. – Не злой. Я стал разный.

Далее, в попытке скоротать время, уселся перед телевизором – ненужно огромным, – а Щепа, одетый в чёрную пару, напомаженный, вальяжный, смахивающий на эстрадного певца-крунера, удалился на кухню и там затеял длительные телефонные переговоры; до меня доносился его смех, обрывки масляных шуточек, гнусавые и велеречивые уверения в нежных чувствах. Абонентами были, разумеется, его подружки, или, как он сам говорил, “клиентки”, любительницы йони-массажа, а проще говоря – крепчайшего деревянного уда, всегда готового к бою.

Юмор состоял в том, что и половые органы, столь пригодившиеся Щепе, тоже были вырезаны когда-то моими собственными руками.

При случае напомню ему, весело подумал я, и стал развлекаться, перескакивая с одного канала на другой и пытаясь угадать, кого вижу на экране: живого смертного человека – или издолбленного собрата. Я не сомневался, что наши – везде, в том числе и на телевидении. Ведущие развлекательных шоу, покрытые гримом, стройные, белозубые – все, или большинство, наверняка были деревянными, и не простыми, а изготовленными из драгоценных пород. Деревянно невозмутимые, деревянно прямые, с одинаковыми фигурами, с деревянной правильной дикцией. А главное – нестареющие, неувядающие, вечные, из года в год одни и те же. Вращайте барабан! Приз – в студию! Тридцать лет один и тот же выкрик.

Переключаем: вот документальный фильм про Сталина. Почему-то он, семьдесят лет как почивший, всех беспокоит. Возможно, он был деревянным. На это указывает, например, его безжалостность. С другой стороны, он курил – а истуканы не курят, за редкими исключениями. Может быть, маскировался? А вот другой фильм, про писателя Солженицына. Тут сложнее. С одной стороны, нечеловеческая воля. Прошёл войну – уцелел, прошёл лагерь – не умер, болел раком – переболел. Всю жизнь работал по шестнадцать часов. Однозначно истукан, наш собрат. С другой стороны – себялюбец, искавший глобальной славы: для истукана нетипично. А вот про писателя Лимонова – он, разумеется, из наших. Вырезан из уникального крепчайшего дуба. К старости иссох, но ни на гран не утратил энергии, в том числе сексуальной. Три жены и множество подруг. Конечно, наш. “Не человек, но сверхчеловек” – так говорил про себя. Завещал погребение своё устроить по языческому обычаю, на костре, на берегу реки.

Переключаемся дальше: нам кажут американское кино про супергероев, сбившихся в банду; тут всё понятно: это заокеанская, грубая фантазия на тему деревянных людей. Вот вам железный человек, вот вам – глиняный, а вот – оригинальный гибрид мужчины и летучей мыши. Никто из них ничем не болеет, даже насморком. Очень подозрительно. Никто не стареет: какими их нарисовали в тридцатые годы, такими они и остались спустя без малого сто лет. Одинаково мускулистые. Одинаково сверхсильные. Падают с небоскрёба – а им нипочём. Десятки фильмов – но ни в едином ни один супергерой не истёк кровью. Может, оттого что – дубовые? Но пёс с ними, – переходим на другой канал, где рассказывают историю протопопа Аввакума. Претерпел адовы муки, но невозбранно; выжил. Тысячи вёрст прошагал пешком. Четырнадцать лет сидел в земляной яме, но уцелел. Кто бы выдержал полтора десятилетия в яме, за Полярным кругом, когда двести дней в году – минус двадцать? Разумеется, тот, кто сделан из дерева. И смирили Аввакума только огнём: сожгли. Не так ли поступают и с нами?

А вот вам детские каналы, сугубо развлекательные, с песнями и шутками: про Пиноккио, в оригинальном варианте Карло Коллоди, про маленького истуканчика, вырезанного из кедра, и его друзей, персонажей средневековых комедий, таких же кукол, по-итальянски именуемых zanni.

А вот та же сказка, но в переложении Алексея Толстого, не особо щепетильного к первоисточнику.

И забубённый “Урфин Джюс и его деревянные солдаты”.

И мультфильм про Винни-Пуха, поющего о том, что в голове его – опилки.

Две дюжины каналов перебрал – и повсюду видел либо откровенно деревянных, либо тех, кто похож на них. Видел таких, кто едва научился брить бороду, – но вещает так, словно за его спиной триста лет опыта. Видел и других, чьё тело наполовину состоит из трухи и гнили, – но живут, как будто имеют впереди вечность.

Выключаю телевизор, экран гаснет, и на его серой поверхности вижу себя, своё отражение, и мне кажется, что кедровые, дубовые, набитые опилками – машут мне, улыбаются, приветствуя с той стороны: мы знаем, ты смотришь, ты про нас думаешь.

В лифте Щепа ещё раз внимательно осмотрел себя в зеркале.

– Больше не лезь ко мне драться, – угрюмо сказал он. – Ты, конечно, сильней меня, но если ещё раз поднимешь на меня руку – имей в виду, я тебе отомщу. Найду момент и отомщу. Ты меня создал, это верно, – но для меня это ничего не значит.

1901

Тесать шпалы – однообразная работа. Такая тоже нужна, хорошо освобождает разум, но, правда, быстро приедается. Когда получил телеграмму Читаря с номером грузового отправления – обрадовался. Неважно, какой груз ехал ко мне, – независимо от груза, независимо от Читаря, независимо от любых других событий, предметов и людей, живых и деревянных, я решил бросать своё дело; шпалы надоели, пришло время снова собираться в поход; пора было менять жизнь.

И вот, когда в очередной раз навестил железнодорожную контору – мне сказали, что груз пришёл.

Я долго сидел на лавке, разглядывал рекламы на стенах: общество Шуккерт и К предлагало двигатели заводов братьев Кроссли, общество братьев Завьяловых – стальные изделия, фабрика Швабе, поставщик двора Его Императорского Величества, – оптические, физические, геодезические и хирургические инструменты, торговый дом фон Денффера – наилучшие приводные ремни, кожаные и из верблюжьей шерсти, Южно-русское товарищество пеньковой и канатной промышленности – джутовый холст и непромокаемые брезенты, шорная фабрика Циммермана – сёдла, упряжки и ногавки.

Отдельно почему-то висело объявление о продаже книги доктора Н.В.Слетова “Половая неврастения”, издание 2-е, значительно дополненное.

Ворочалась огромная страна, крутилась экономика, люди продавали друг другу хирургические приборы, приводные ремни и книги, и даже учились лечить половую неврастению; всё это было очень любопытно, однако меня не касалось. А я хотел туда, к ним, к братьям Завьяловым, в Южно-русское пеньковое товарищество, и может, даже половым неврастеником побыть какие-то время, – хотел быть с ними вместе.