Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

– Извиняюсь, что помешал, – сказал я. – Если вы жжёте свечи, то поставьте под стены вёдра с водой, иначе будет пожар.

– Папа, – сказала Дуняшка, – а ты чего такой злой?

– Я не злой, я серьёзный. Сейчас в Москву поеду. А вы ждите.

Хотелось, конечно, показать Читарю скульптуру Николая, лежащую в кузове грузовика, – добыть похвалу.

Уезжая, я рисковал. Мой брат мог испустить дух в любой момент.

Когда вошёл в мастерскую – они ждали меня, трое. Я почему-то знал, что так будет.

Елена – сложив руки на груди, прямая, надменная, враждебная, пахнущая духами.

Щепа – с непривычно благодушным выражением лица, одетый под ковбоя, на джинсах – широкий ремень с огромной пряжкой в виде головы буйвола.

Мара – в льняной макси-юбке, с серебряным колье и серебряными же перстнями на узких пальцах. Нитяной клубок – на этот раз красный – она перебрасывала из руки в руку, как теннисный мяч, по-мужски ловко. Кефалофор стоял в углу, накрытый тряпкой.

– Привет, лиходей, – весело сказала Мара.

Я молчал.

– А ты знаешь, – продолжила она, – что это место, – сделала пальцем круг над своей головой, – посвящено мне? Тут когда-то был храм Святой Параскевы. Старый храм, пятьсот лет стоял. Его разрушили, на его месте сейчас вход в метро. Осталась только памятная икона, в доме напротив, в стену вделана. Хорошая икона, красивая, мне нравится. Даже есть портретное сходство.

– Пойдём, – сказал я Щепе, – принесём груз.

– Без нас принесут, – ответил Щепа и оглянулся на Елену.

– Машина твоя открыта? – спросила она меня.

– Да, – сказал я. – Груз в багажном отсеке.

Елена вышла из мастерской.

– Как там наш братан? – спросил Щепа.

– Умирает, – ответил я. И кивнул на Мару: – По её вине.

– По моей вине? – переспросила Мара. – А кто ты такой, чтоб меня судить?

За моей спиной раздался топот ног; двое незнакомых мне молодых людей, румяных, с короткими русыми бородками, внесли в мастерскую моё изделие, упакованное в плёнку и обмотанное скотчем. Поставили вертикально.

– Тяжёлый, – с восхищением сказал один из парней, переводя дух. – Дубовый, наверное.

Елена показала им на кефалофора.

– Этого – несите в машину. И на сегодня свободны.

– А можно посмотреть? – с надеждой спросил второй парень, и кивнул на упакованного в плёнку Николая.

– Нельзя, – твёрдо ответила Елена. – Завтра посмотрите.

Дух у обоих парней был горячий и неопасный. Они осторожно подхватили кефалофора и понесли.

– Там в багажнике есть брезент, – сказал я им. – Накройте его.

– Сделаем! – бодро ответил второй.

Елена закрыла за ними дверь.

– Красивые у тебя мальчики, – сказала Мара.

Елена пожала плечами.

– Мои студенты. Оба, кстати, троечники, зато руками работать умеют. Остальные все безнадёжны. По-английски свободно болтают, но не могут даже лампочку вкрутить.

Я разорвал плёнку, обнажил скульптуру.

Елена обошла кругом. Её взгляд потеплел. Потрогала, постучала длинным холёным ногтем.

– Лиственница, – объяснил я. – Если по кольцам считать – больше восьмидесяти лет. Я пришлю фотографии поперечного среза. Меч и город делать не стал, – обычно у таких скульптур руки обломаны.

– Ты сделал его за пять дней? – спросила Елена.

Я кивнул.

– Да он и за три дня может, – энергично заявил Щепа. – Он в этом деле лучший.

– А по нему видно, – сказала Мара.

Подошла, протянула руку и погладила меня по щеке. Прикосновение было нежным, коротким, пальцы – сухие и прохладные.

– Ответь мне… Ты когда-нибудь думал – о будущем?

– Мне пора, – сказал я, игнорируя вопрос. – Если претензий к работе нет, тогда – до свидания.

– Подожди, – попросила Мара. – Давай поговорим. Твой друг умирает. Его жалко, но и тебя тоже жалко… Других друзей у тебя нет. Как будешь жить? С кем будешь советоваться? Тебе сказали, что ты часть народа, – а где этот народ так называемый?

– Всюду, – ответил я.

– Ты прожил триста лет – сколько истуканов ты видел? Десятерых?

– Кого надо, тех и видел.

Она вытянула из клубка нитку и стала наматывать на палец; смотрела снисходительно, синие глаза зажглись.

– А кто решил, чего тебе – надо, а чего – не надо? Может, твой дружок-книжник тебя обманывал? Ты восстанавливал старые скульптуры, они поднимались и уходили, исчезали из твоей жизни, – и что? А если тебе не будут привозить новых недвижных братьев? Что ты будешь делать?

За окном послышался истошный, с хриплым захлёбом, собачий лай и женский голос, мягко увещевавший животину.

Елена снова сложила руки на груди.

– Новых не привезут, – сухо сказала она. – Найдены все, кого можно найти. Всё кончилось. Я не отыскала ни одной скульптуры за последние пять лет. И Пётр, когда был жив, говорил то же самое. И, конечно, деревянных людей – не десять тысяч, и даже не тысяча. От силы несколько сотен.

– Вот, – сказала мне Мара, – а ты что думаешь?

– Ничего.

Она то натягивала, то ослабляла нить. Когда ослабляла – нить сама собой закручивалась в жгут.

– Послушай… – глаза разгорались всё жарче, – а ведь ты – лучший из нас. Ты умеешь делать всё. И воровать, и создавать… И любовь в тебе есть, и гнев тоже есть. Теперь посмотри на нас. Разве ты не видишь, что мы и есть – твой народ?

– Он конкретный мужик, – сказал Щепа. – Ему надо объяснять по существу вопроса. Смотри на меня, – велел он мне, делая бесцеремонный жест, – и слушай. Ты переезжаешь в Москву. Вместе с дочерью. Мы покупаем тебе квартиру. Меняешь номер телефона. Если тебя найдёт Можайский – посылаешь его подальше. Работать будешь в этой мастерской. Зарплата – очень достойная. Никаких новых истуканов больше поднимать не будешь. Сделаешь вот таких фигурок, – он показал на статую Николая, – штук пять, разных. Лена напишет докторский диссер. Потом она будет деканом факультета, потом – ректором. Потом, если повезёт, дойдём и до министерства культуры…

Собака за окном продолжала брехать.

– А зачем вам министерство культуры? – спросил я. – Давайте уже сразу в Кремль. В администрацию президента. Чего мелочиться?

Щепа нахмурился и развёл руками.

– Туда трудно зайти, – сказал он с сожалением. – Там одни силовики, МВД, ФСБ, регулярные медицинские осмотры. Но однажды и про Кремль подумаем, почему нет? Главное – будь рядом с нами. И не нужно тебе искать новых деревянных буратин, не нужно их поднимать. Не нужно этого. Мы – уникальные, нас должно быть мало. И мы не будем прятаться! Наоборот, будем подниматься! Мы не спим, не едим, не стареем, лично я – всегда бодрый и весёлый, и у ме- ня стояк, круглосуточный… Наши девушки подтвердят…

– Заткнись, – сказала Елена.

– Короче, – невозмутимо продолжал Щепа, – надо по максимуму использовать наши преимущества. Со временем к нам подтянутся другие. Пока нас – трое, или – четверо, если вместе с тобой…