Олег Петрович-Белкин - Настоат

– Да будет так. Даю слово!

– Вот и прекрасно, доктор! А теперь – наслаждайтесь воссоединением с Сыном, любуйтесь солнечным Городом и не упускайте ни единого мгновения новообретенного счастья! Скоро прилетит Руах, а спустя пару лет – и Деменцио Урсус прикатит. Все семейство в сборе! Как в старые добрые времена. А я вам больше не нужен – пора идти к Настоату. Прощайте, Энлилль! А может быть, до свидания!

Ламассу, сделав изящный реверанс задними лапами, растворяется в воздухе. Сначала тело, затем улыбка. Видимо, Чеширский Кот – еще одна его ипостась. А говорил, что не любит кошек…

И долго в ушах моих звучат последние слова добродушно-мечтательной собачьей улыбки:

– Доктор, поздравляю! Вы единственный, кто понял суть этого мира!

Вот и все, милый Читатель! История закончена и рассказана. Уверен, когда-нибудь будет ее продолжение – разве не интересно узнать, кто такой Ламассу, откуда и ради чего он появился? Что произойдет с Дунканом, Радамесом и Аидой? Будут ли спасены Настоат и Иненна? И действительно ли Йакиак – это Адольф Эйхман?

Когда-нибудь ответы будут получены!

А пока я стою у окна, не в силах оторвать взгляда от зеленого, живописного Города. Расправив белоснежные крылья дворцов и церквей, он блестит, расцветая под полуденным солнцем. С усеянных виноградниками холмов скатывается прохладный, освежающий бриз, у побережья смешивающийся с дыханием теплого, ласкового моря. В бесконечной глубине неба кричат журавли. Сколько столетий я их не слышал!

Великолепие дня и яркие, насыщенные краски ослепляют меня, проникая в самую душу – должно быть, я отвык от красоты за долгие тысячелетия скорби. Наверное, потому я и плачу. Солнечный зайчик прыгает, резвится у меня на плече – в том самом месте, куда некогда, в прошлой жизни укусил Ламассу. Символично: вместо крови теперь – безраздельное счастье.

Слезы катятся по щекам – я не противлюсь, не пытаюсь унять внутренний трепет, ибо ощущаю в себе свет, чистоту, пьянящую и безмятежную радость. Кажется, я свободен! И вновь могу заняться тем, что мне интересно, – Архитектурой, Медициной, Политикой, Философией, Искусством, – или просто посвятить себя спокойной, размеренной жизни на лоне природы. Главное – мы с Сыном более не отверженные и не изгои. Я знаю, чувствую – мы нужны этому Городу!

Воистину, Настоат и Ламассу правы – Letum non omnia finit!

Тусклые, мертвые огни. Последние силы покидают меня, но я иду – медленно, словно боясь оступиться. Струями ледяной воды дождь низвергается с усталого, прильнувшего к земле небосклона.

Осенняя ночь непроглядна и холодна, особенно перед рассветом. Вокруг – пустота. Я не узнаю этого Города… Где я, как я здесь очутился? В сгустившемся сумраке едва различим призрачный Мост, за ним – полуразрушенный замок. Воздух искрится прозрачным сиянием, далеким и равнодушным.

Шум проезжающих машин, экипажей; сигналы, гневные окрики пьяных извозчиков – должно быть, я иду по дороге. Внутри – угрызения совести, взявшиеся из ниоткуда. Я знаю, что где-то ошибся; возможно, потерял шанс – но сожалеть уже поздно.

Впереди силуэт; с каждым шагом он разрастается, углубляется, становясь живее и ярче. Похоже, это лишь человек, который не торопясь, словно в замедленной съемке, выползает из темной, грязной машины, будто из огромного, бледно-искривленного существа – полого, железного, ненасытного.

Что он кричит? Городская стража? Полиция? Кавалергарды? Глупо! Они ему не помогут… Да и зачем? Разве я похож на преступника?

Покачиваясь, еле держась на ногах, я стараюсь его рассмотреть – тщетно! Впрочем, что-то внутри меня шепчет, что в этом нет более смысла.

Я останавливаюсь. Мир передо мной рассыпается, рушится, дребезжит и, опадая осколками, уносится в вечность… Абсурдные, нелепые образы. Неужто я пьян? Вряд ли – не помню, чтобы такое случалось.

Небосвод прорезает молния, озаряя свинцовые лики зданий; они тянут ко мне свои кривые, лианоподобные руки.

А человек все не оставляет в покое. Кричит, как сумасшедший. Кто он? Квестор, эдил, случайный прохожий? Не в меру ретивый гвардеец, соглядатай, стоящий у меня на дороге? Я пытаюсь подойти, подползти ближе, но это оказывается не так просто…

Нужно успокоиться, немного подумать. Сосредоточиться. Ржавые шестеренки мыслей со скрипом крутятся у меня в голове. Разум застыл; в душе – пустота, сознание загнано в клетку. А дождь все льет, не прекращаясь ни на секунду.

Надо мной простерты кроны деревьев. В полуголых ветвях я вижу сморщенные, запутавшиеся воздушные шарики. Лица, нарисованные на них, улыбаются мне страшным оскалом, подмигивают, кривляются, дразнят; глаза их ярко горят во мглистой тьме ночи. Я усмехаюсь: «Хорошо! Я заслужил… А теперь – пошли прочь!»

Испуганные, а может – влекомые дуновением ветра, шарики, крича и стеная, устремляются в грозное, пунцово-черное небо.

Человек уже близко, он – на другой стороне улицы. Еще пара шагов, и я буду у цели. Вода прибывает, идти становится тяжелее. Ноги не слушаются; кажется, я вот-вот упаду. Выдыхаясь, чувствую колкие капли дождя на голой, оледенелой спине, на трясущихся, тонких, что плети, руках, на ладонях, покрытых коростой и грязью.

Вновь вспыхивает молния, гром разрывает барабанные перепонки – и на мгновение я вижу окружающий мир до безумия ясно: темную улицу с крадущимися, прячущимися по углам тенями; первозданный страх, застывший в глазах человека; его жалкое, вымокшее насквозь одеяние. Трепещи – я уже близко!

Тот, кто минуту назад рискнул бросить мне вызов, обращается из волка в объятую ужасом жертву. Стремглав он несется обратно к автомобилю, пытаясь завести ржавый мотор и не замечая, что тот и так работает на всех оборотах. Скрежет, пронзительный лязг старого, дребезжащего металла – и машина резко срывается с места. С разбитыми, выцветшими фарами она похожа на череп, зияющий пустыми глазницами.

Я улыбаюсь. Никто более не беспокоит, не кричит, не пытается навязать свою волю. Все хорошо. Однако внутри нарастает тревога, пугающее, непостижимое чувство, будто я забыл нечто важное – то, чего ни в коем случае нельзя забывать. Тихий, вкрадчивый голос шепчет мне странные, лишенные смысла слова: «Снова… Снова ты здесь! Как и было обещано… Начинай все с начала». Но шепот растворяется в сумраке ночи, а за ним блекнет, исчезая, и самая мысль – и вновь я бесцельно бреду по дороге.

Позади меня шорох. Раскаты грома разрывают сонную тишину беззвездного неба, но даже среди них я отчетливо различаю дыхание – частое, громкое, возбужденное. Инстинктивно я оборачиваюсь, и смутный силуэт мгновенно проскальзывает подле меня, исчезая за непроглядной пеленой дождя и тумана. Если бы я не потерял память, то понял бы, что это мой верный друг Ламассу. Но нет – слишком поздно! Воспоминаний уже не осталось. Цикл завершился.