Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Думаю, нам не следует упоминать… сокровище. Лучше сначала расспросить ребенка.

— Да уж. Я сам, а то ты с детьми не ладишь.

— Не стану это отрицать, — сказал я и, чувствуя тревогу, подошел к окну. На миг я увидел маленькую девочку, которая носилась в траве высотой с нее саму. Через секунду она снова пропала, но этого хватило, чтобы понять, как беззаботна и счастлива она была.

— Макгрей, — пробормотал я, — похоже, детям не…

— Госпожа примет вас в кабинете, — гаркнула экономка и провела нас в соседнюю комнату, окна которой также выходили на берег.

Гертруда Кобболд сидела за столом, окруженная стопками бумаг, и лихорадочно что-то строчила. На ней все еще был траурный наряд, но только он и выдавал ее утрату. Лицо у нее было невозмутимое, почерк — аккуратный и ровный. О напряжении говорили лишь поджатые губы и погнутые и сломанные наконечники для пера, усеивавшие стол.

Она подняла взгляд, но, оценивающе на нас посмотрев, вернулась к своему письму.

— Я слышала, что вы прибыли с полицейским.

— Так положено, — солгал я. Судя по ее ухмылке, она меня раскусила. — Мы должны задать вам несколько вопросов, мэм.

— Как вы видите, я очень занята. Мне нужно связаться с душеприказчиками, устроить похороны, решить, что делать с домом Гренвилей… Позаботиться о бедных детях…

— Мы не отнимем у вас много времени, — сказал я. — Это необходимо для текущего расследования.

Она презрительно рассмеялась.

— Жаль вас расстраивать, но ничто из того, что я могу вам сообщить, не поможет вашей чертовой цыганке.

— Мэм, мы проделали весь этот путь, чтобы…

Она вонзила перо в стол — острие проткнуло бумагу и застряло в полированном красном дереве. В глазах ее горела ярость.

— А я только что потеряла дочь и отца. И вот прихожу я в суд, и что же я вижу: вы двое защищаете ту мерзкую корову, словно она вам мать родная.

Стало быть, миссис Кобболд переполняло не горе, а бешенство. Это я мог понять. Иногда ненависть выносить легче, чем боль.

— Мы ведем расследование непредвзято, мэм. — Но даже я понимал, что звучало это столь же глупо, как и обещания премьер-министра повысить процент по государственным облигациям.

Миссис Кобболд лишь рассмеялась и потянулась за новым наконечником для пера.

Я попробовал сменить подход.

— Вы можете отказаться от беседы с нами, но ваше молчание никак не поможет делу ваших родных.

Она взглянула на меня, совершенно издевательски расхохоталась, а затем бросила перо на стол и откинулась в кресле.

— Что ж, располагайтесь. Могу уделить вам пару минут; приложу все усилия ради того, чтобы суд вынес приговор этой убийце.

Макгрей сдерживался изо всех сил, но терпение его было на исходе. Он сразу перешел к делу.

— Мы знаем, что вы должны были присутствовать на том сеансе.

Рот у женщины приоткрылся почти незаметно, а вот лицо моментально побелело. Глаза ее бегали между мной и Макгреем — ледяного фасада как не бывало.

— Кто вам рассказал? — прошептала она.

— Не имеет значения, миссис. Я знаю, что это правда. Вы должны были быть там, но послали вместо себя своего племянника Бертрана.

Миссис Кобболд внезапно заерзала, будто вдруг поняла, что сидит на иголках.

— Я его не «посылала». Я просто передумала. Я не знаю, кто вызвал Бертрана вместо меня.

— То есть вы знали о самом сеансе, — вмешался я, и она сжала губы.

— Знала.

— Мэм, до сей поры никто не смог раскрыть нам, в чем была цель того сборища.

Миссис Кобболд издала зычное « ха !».

— Даже чертова цыганка?

— Она лишь знает, что вы хотели поговорить с бабушкой Элис. С вашей матушкой. Больше ваша родня ей ничего не сказала.

Миссис Кобболд явно удивилась. Я думал, что она закатит истерику. Но она притихла.

— Зачем вы хотели с ней поговорить? — спросил Макгрей.

— Какая разница? — раздраженно бросила она. — Это не отменяет того факта, что все они умерли, а ваша драгоценная корова уцелела.

— Значит, нет проблемы и в том, чтобы рассказать нам, — добавил я. — Вас же туда позвали. Вы должны были знать.

Ее глаза забегали, будто взвешивая шансы, что изрядно напомнило мне Уолтера Фокса.

— Это они, — произнесла она, делая ударение, — они хотели с ней поговорить. Я не хотела. У меня не было в этом нужды, даже если бы я и верила всем этим чертовым аферисткам и их фокусам. Я еще при жизни матери высказала ей все, что хотела. Я была рядом, когда она умерла, я держала ее за руку. Мы с ней простились с миром.

Макгрей с интересом склонил голову.

— А другие нет?

Она рассмеялась.

— Может, сходите к цыганке и сами у покойницы спросите?

— А это, кстати, хорошая идея. Фрей, запиши. — Я усомнился, шутит ли он. Макгрей перевел взгляд на миссис Кобболд. — А вы, миссис, прекращайте говорить загадками. Родные сказали вам, чего они хотели от Элис?

Миссис Кобболд сглотнула так, будто в горле у нее застрял каштан.

— Нет.

Она явно лгала, и Макгрей вышел из себя.

— Мы пытаемся выяснить, что убило вашу дочь, черт подери!

Женщина резко выдохнула.

— Я рассказала все, что знаю, дурак вы такой! Я согласилась прийти на этот дурацкий сеанс только потому, что на этом настаивала моя дочь Марта. А она просто хотела угодить своей кузине, этой идиотке Леоноре.

— И больше вам ничего не рассказали, — продолжал допытываться Макгрей.

— Нет!

Последний ее вопль прозвучал почти по-звериному.

Я поспешил продолжить допрос, пока Макгрей окончательно ее не достал.

— В итоге на сеанс вы не явились, мэм. Почему вы передумали?

Она глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.

— Я хотела устроить сеанс у себя в квартире — опять-таки, потому что Марта меня этим донимала. Но потом старая цыганка сказала, что проводиться он должен в доме Гренвиля, где моя мать провела последние годы жизни. Это было как-то связано с ее… сущностью или какой-то подобной чушью. Поэтому я отказалась идти.

— Можете рассказать, почему?

— Я не ладила с зятем. Я поклялась, что ноги моей больше не будет в его доме. Кроме того, я не хотела, чтобы дети перепугались из-за всей этой ахинеи. Я велела Марте прислать их ко мне с ночевкой. Что оказалось весьма кстати — цыганке свидетели были не нужны.

— К слову о полковнике, — сказал я, — мы знаем, что… мы знаем, как он обращался с женой — с вашей дочерью.

В ее скорлупе возникла еще одна трещина. Грудь ее поднялась, и женщина быстро отвела взгляд и закусила губу, потому что в глазах у нее заблестели слезы.

Она откашлялась.

— Полагаю, вы видели ее тело.

— Именно, — мрачно произнес я. — Вскрытие было неизбежно. Сочувствую.

Я уже собирался расспросить ее о подробностях, но женщина завела речь об этом сама, как будто давно хотела выговориться.