Оскар Мюриэл - Темные искусства

Макгрей был слишком глубоко погружен в раздумья, чтобы возмутиться моему цинизму. Он откинулся назад и потер щетину.

— Вся ее ненависть… к своим родным… — простонал он. — Нужно было нам узнать у миссис Кобболд, как умерла бабушка Элис.

— Да неужто? — встрял я. — Зачем? Думаешь, один из родственников убил ее и она вернулась, чтобы отомстить?

И снова я произнес это с откровенной насмешкой, но Катерина и Девятипалый выглядели чрезвычайно серьезно.

Макгрей взял шиллинг.

— Ее ненависть не так сильно запятнала вещи Бертрана. Кроме того, он единственный, кого не должно было быть на сеансе. — Он постучал монеткой себе по губе. — Нужно выяснить, от чего она умерла. Возможно, это многое расставит на свои места. Может, и Мэри какая-нибудь была в этом замешана.

— Уж не знаю, что за многое ты надеешься расставить на места, — пробурчал я, делая пометки. — И каким образом это поможет нам вызволить человека из тюрьмы.

— Как жаль, что я не увидела большего, — посетовала Катерина. — С предметами обычно получается… Но эта тень!

Она водрузила локти на стол и схватила себя за волосы с рычанием, только на этот раз совершенно утробным. Жуткий был звук.

Макгрей поднялся, похлопал ее по плечу и прошептал ей что-то, чего я не разобрал. Катерина сделала несколько глубоких вдохов, и, когда она подняла взгляд, я увидел, что она едва сдерживает слезы.

— У меня к вам последний вопрос, — сказал Макгрей. — Как думаете, у бабушки Элис и правда было око ?

— Точно не знаю, но я бы этому не удивилась. Дух у нее очень сильный, везде оставляет следы. И у Леоноры тоже были способности. А что?

— Незадолго до смерти Элис сказала правнуку, что у него тоже есть дар.

— Старшему? — уточнила Катерина.

Я хотел было спросить, откуда она о нем узнала, но она, несомненно, ответила бы, что «почувствовала».

— Ага, — ответил Макгрей. — А еще мы считаем, что она рассказала ему о том, что искало все семейство.

Катерина изменилась в лице — ее глаза внезапно засветились слабой надеждой.

— Если у мальчика есть дар, — сказала она, — то он мог бы нам помочь.

— Думаете, тень ему не помешает? С учетом кровной связи и тому подобного?

— Да. Это не точно, но вполне вероятно. — Она покачала головой. — Правда, мне пришлось бы быть рядом с ним. Он же совсем к этому не готов, я б ему все объяснила.

Я расхохотался, закрыл записную книжку и убрал ее в карман.

— Ну и бред! Вы не можете втянуть в это дело бедного мальчишку.

— Почему нет?

— Во-первых, его бабушка ни за что на это не согласится. Во-вторых, это глупо.

Катерина была слишком на взводе, чтобы съязвить в ответ.

Макгрей просто вздохнул.

— Перси, хочешь снаружи меня подождать? С разбитым носом?

— Я думаю, лучшее, что мы можем сейчас сделать, — это пойти и допросить тех людей, либо как-то иначе помочь этому делу в пределах осязаемого мира. Время идет, а наше расследование так и не сдвинулось с места. — Макгрей раскрыл было рот, но я повысил голос: — Даже если ты сумеешь выкрасть этого бедного ребенка, и он свяжется со своей прабабушкой, и она подтвердит, что сама убила тех шестерых , потому что они предали ее при жизни, — каким образом это поможет вам в суде? — Произнося последнюю фразу, я в упор смотрел на Катерину.

Повисла весьма напряженная тишина, и в глазах Катерины растворился последний отблеск надежды.

Макгрей пригвоздил меня взглядом, как бы говоря «ну, молодец». Он стиснул ладонь Катерины и приободрил ее.

— Адольфус, можешь оказать мне еще одну услугу? — с мольбой в голосе произнесла она, когда мы засобирались на выход.

— Конечно, дорогуша.

Она закусила губу.

— Пожалуйста, проверь, как у меня идут дела. В пивоварне. Толстый Джонни почти каждый день заходит ко мне с гроссбухом, но у него всегда было плохо со счетом и сборами долгов. Я бы не стала просить тебя об этом, Адольфус, но мне нужно позаботиться о деньгах… ради моего мальчика…

— Хватит уже об этом! Мы вытащим вас отсюда. Клянусь.

Он улыбнулся ей, но Катерина едва сумела приподнять углы рта ему в ответ.

Я не знал, как ее обнадежить. Дело выглядело так себе. В конце концов я просто пожал плечами и вышел из комнаты.

— Она может помочь кому угодно, но только не себе? — сказал я по пути наружу.

Мы остановились у главных ворот, поскольку на улице по-прежнему яростно лил дождь.

— Ты сам ее слышал, — сказал Макгрей, поджигая недокуренную сигару. — Элис все запятнала своей тенью.

— Похоже на удобную отговорку.

— Удобную?

— Сколько она брала с тебя за свои «консультации»?

Он поморщился.

— На что это ты намекаешь?

— Что, если ее «око» — это лишь сеть тайных лазутчиков, которые все за нее разнюхивают? Тех, кто следит за всеми ее легковерными клиентами, включая тебя. Связаться со своими пешками, будучи в тюрьме, она не может, поэтому…

Тут Макгрей бросил сигару и затопал прочь. Я ощутил укол вины, наблюдая, как по его поникшим плечам хлещет дождь. Ужасные сомнения, должно быть, одолевали его… Много лет Катерина подпитывала не только его бредовые убеждения, но и последние капли его надежды на исцеление сестры. Разоблачение цыганки как мошенницы означало бы, что выздоровление Фиалки всегда было пустым обещанием.

Я никогда по-настоящему не верил, что этой девушке можно вернуть рассудок — тем меньше, чем больше узнавал о ее болезни. Но я так же знал, что прежде не стал бы говорить об этом столь прямолинейно. Дурной характер брал надо мной верх, а терпение иссякало с каждым днем.

Я потер бровь, снова чувствуя, как меня накрывает волной жуткого отчаяния, которое никак не желало отступать.

Перед тем как нырнуть в дождь, я оглянулся и заметил, что Катерину ведут обратно в камеру. Прежде чем тюремщики захлопнули дверь, наши глаза на мгновение встретились.

Я решил еще раз поговорить с ней. Один на один — были вещи, в которых она ни за что не призналась бы в присутствии Макгрея.

Пока я рысью бежал по эспланаде, в голову ко мне стала закрадываться мрачная мысль — нежеланная, но неизбежная.

Что она действительно может быть виновна.

На следующий день больших свершений не планировалось, поскольку то было воскресенье, так что я предался праздности — с сигарами, бренди, чревоугодием и чтением бульварных романов. Ни Макгрей, ни хлопоты с делом не помешали моему блаженству, но вынужден признаться, что к наступлению вечера я начал ощущать некоторую скуку. Впрочем, в понедельник я успел пожалеть о своей жажде впечатлений.

На первых же страницах утренние газеты огласили назначенный день суда — второе октября, — и от вида этой даты меня пробрал озноб. На подготовку у нас осталось всего девять дней. Девять!