Оскар Мюриэл - Темные искусства

Раскаиваясь в том, что целый день провел в бездействии, я помчался в Городские палаты, где обнаружил Макгрея, который метался по кабинету, как лев по клетке.

Я попытался начать с «доброго утра», но Девятипалый только махнул официальным извещением от суда, уже изрядно помятым.

— У этих ублюдков из «Скотсмена» явно хорошие связи. Их, похоже, известили еще до того, как выписали извещение для нас.

— Вероят…

— И тебе пришло несколько телеграмм. — Он показал на конверты, валявшиеся на моем столе. Уже распечатанные.

— Ты что, прочел?…

— Ага, прочел.

— Это же моя корреспонденция!

— Ох, да там ничего личного, Перси. Они от твоих сопливых законников из Оксфорда.

— Из Кембриджа.

— Ага. Я так и сказал.

— Нет. Ты сказал Окс…

— Ох, да какая, к черту, разница?

— Не вздумай такое произнести, если однажды там окажешься. Тебя кастрируют, а оба твоих яйца выставят в университетских музеях.

Я сгреб в охапку послания и приступил к чтению, а Макгрей тем временем кратко пересказал мне их содержание.

— Они думают, что я безумен, что Катерина безумна и виновна, и советуют нам найти для нее чертовски хорошего адвоката.

Я ошарашенно сел и просмотрел последние телеграммы.

— Этого я и ожидал. Они пишут, что мы должны добиваться для нее пожизненного заключения вместо казни.

— Читай дальше.

— Если только… мы не найдем достаточно улик против Холта, того камердинера. Если его объявят невиновным, то для Катерины мы можем уповать лишь на вердикт «вина не доказана». — Я кивнул. — Ах, и правда ведь. Я забыл, что в шотландском праве такое возможно. Но они считают, что это маловероятный исход.

— Почему это маловероятный? — рассердился Макгрей. — Нет доказательств, что Катерина убила тех шестерых.

— Я же знаю, как работают жюри присяжных, Девятипалый. Они собираются в спешке, большинству уже не терпится присосаться к вечернему пиву, а приговор выносят тот, который был произнесен громче всего. Думаешь, почему я бросил юриспруденцию?

— Потому что ты за…

— Тот факт, — перебил я его, — что в шести трупах были найдены ядовитые металлы, сам по себе будет для них доказательством вины; а то, что нож для кровопускания дала им она, это лишь подтвердит. Единственное, чего здесь не хватает, это мотив, и я готов поспорить, что Пратт уже изо всех сил его ищет.

— Ага, этот ублюдок — та еще помеха. Я заглянул в пивоварню Катерины. Ее парнишка, Толстый Джонни, рассказал мне, что какой-то нарядный хмырь из суда, лысый, как вареное яйцо, уже заходил туда и расспрашивал местных. К вечеру субботы большая часть клиентов была пьяна почти вдрызг, и за языками своими они не следили.

Я изогнул бровь.

— И ты опасаешься, что кто-то из них мог запятнать безупречную репутацию Катерины?

Он прыснул.

— Угу. Но у нее все равно не было резона убивать тех шестерых идиотов. Пятеро из шести даже не приходились ей клиентами!

Я вздохнул и прочел последнюю телеграмму.

— Еще одно их предложение, которое скорее можно счесть подготовкой к вердикту «виновна», — отыскать тех, кто сможет поручиться за… — тут мне пришлось подавить ухмылку, дело все же было серьезное, — тех, кто сможет поручиться за доброе имя Катерины. Вот это нам точно нужно сделать. Так будет хоть какой-то шанс спасти ее от виселицы, если все остальное не поможет. И нам все равно понадобится превосходный юрист, чтобы убедить присяжных и судью.

Макгрей уселся на свой стол, скрестил руки на груди и уставился на меня с хитрым видом.

— Ага. Я… я как раз хотел с тобой это обсудить.

На миг я забыл, как дышать.

— По-почему?

Девятипалый почесал бородку.

— Я слышал, что твой папа считался лучшим адвокатом на Ченсери-лейн [12] Chancery Lane (c англ. буквально «улица канцелярии») — улица в Лондоне, на которой исторически расположено множество частных и государственных учреждений, имеющих отношение к юриспруденции, от Адвокатской палаты Англии и Уэльса до Национального архива. .

Тишина.

Которую я нарушил, запрокинув голову и так отчаянно расхохотавшись, что чуть не свалился со стула. Я взглянул на него, снова захохотал и в этот раз долго не мог успокоиться. Я еще раз взглянул на Макгрея. Выражение его лица не изменилось.

— Ни за что, — сказал я, чувствуя, что моя веселость плавно угасает.

Он задрал брови, и его лоб пошел складками.

— Ни в коем случае ! — повторил я.

Он не сводил с меня взгляд, и я с досадой застонал.

— Девятипалый, уверяю тебя, клянусь тебе всем, что мне дорого, я не стану просить своего пожилого, спесивого и просто несносного отца проехать через всю страну ради того, чтобы защищать ясновидящую с сомнительной репутацией.

На лице у Макгрея зародилась улыбка.

— Абсолютно и категорически исключено!

Я передал телеграмму служащему и покинул телеграф, прежде чем успел передумать, но все равно свирепо ворчал, пока мы шли обратно по Хай-стрит.

— Он ненавидит Шотландию, он ненавидит чужестранцев, он ненавидит женщин и ненавидит бедноту. Нет ни шанса, что он согласится.

— Ох, да хватит уже ныть. Вечно делаешь из мухи слона. Мы хотя бы попробовали.

— Так и представляю, как они вместе с этой стервой, моей мачехой, читают телеграмму и гогочут на весь дом, лопаясь от смеха.

— Я думал, они со всеми твоими письмами так поступают.

Я посмотрел на него волком, и Макгрей задрал руки вверх.

— Ладно, ладно, Фрей! Я и правда должен сказать тебе спасибо. Катерина будет благодарна тебе за помощь.

Но настроение мое от этого не улучшилось.

— Даже если он и согласится, ему придется срочно выехать, чтобы успеть к суду, и у него не будет времени изучить улики, и…

— Это еще что такое? — произнес Макгрей.

Он смотрел на гурьбу газетчиков, которые ныне стали завсегдатаями Городских палат и которых явно прибавилось в количестве — многие приехали из других городов и присоединились к ненавистной орде, — будь прокляты их записные книжки с карандашами, безвкусные котелки и мешковатые плащи. В тот момент они обступали женщину с младенцем на руках. Эта леди вопила во всю глотку, лицо ее было красным и мокрым от слез, а плач ребенка разносился на всю улицу.

Констебль Макнейр уговаривал ее уйти, но каждый раз, когда он трогал ее за плечо, женщина сбрасывала его руку и кричала еще громче.

— В чем тут дело? — спросил Макгрей, когда мы подошли ближе.

— Это они защищают цыганку! — завопил один из газетчиков, чтобы произвести впечатление на женщину.

Она тотчас ринулась к нам и вцепилась в пальто Макгрея. Ее вопли, крики газетчиков и плач ребенка неразборчивой какофонией гудели у меня в ушах.

Макгрей набрал воздух и взвыл нечеловеческим голосом, губы его дребезжали как сузафон [13] Разновидность духового инструмента басового звучания. , и эхо разбегалось по всей улице. Его призыв к тишине длился, пока все до последнего на Королевской Миле, напуганные или ошарашенные, не повернули головы в нашу сторону. Младенец, совсем не испугавшись, просто уставился на Макгрея с приоткрытым ртом, из которого тянулась блестящая ниточка слюны.