Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Да, сэр. Отец и дядя Леоноры работали там какое-то время, но сам прииск, кажется, принадлежал Шоу.

— Богатой стороне семьи, — пробормотал я. — Те отправили туда бедных родственников делать за них грязную работу…

— Леонора именно так и сказала.

— Вы знаете, от чего умер ее отец?

— Не знаю, сэр. Она мне не говорила. Может, дело было — ну, вы понимаете — в мужской болезни. Он едва вернулся домой. Его зять умер на прииске и, по-моему, тот другой парень, один из Шоу, тоже умер в той поездке.

— Погодите, погодите, — сказал я, вытаскивая записную книжку. Я снова взглянул на маленькую копию семейного древа. — Выходит, что зять Элис, женившийся на ее старшей дочери, Пруденс, умер на прииске.

— Да.

— И второй по старшинству ее сын, Уильям, согласно моим записям, сумел добраться до дома, но лишь для того, чтобы умереть подле своей дочери, мисс Леоноры.

— Да.

— А кто тогда тот мужчина, который, по вашим словам, умер в той поездке?

— Младший сын старухи.

Я перевел взгляд на дальний левый угол древа.

— Значит, это Ричард Шоу, отец Бертрана.

— Верно, сэр.

Я как можно быстрее все это записал.

— И вам не известно, от какой болезни умер отец мисс Леоноры.

— Нет, сэр. Она не любила поднимать эту тему. Что бы там ни было, бедолага умер у нее на руках. Тот золотой самородок был его последним подарком ей. Вот почему она всегда его носила.

Продолжая записывать, я проворчал:

— Почему никто об этом не упомянул во время расследования? Даже не подумали…

Я вдруг поднял голову, вспомнив наш разговор с детьми в Керколди и слова юного Эдди.

— Сокровище! — прошептал я.

— Прошу прощения, сэр?

— Забудьте.

Холт стал теребить чашку.

— Сэр… Леонора рассказала мне, что прииск достался семье не самым честным образом, если вы понимаете, о чем я.

Я нахмурился.

— Она рассказала вам подробности?

— Нет, сэр. Сказала лишь, что это была позорная история. Что все были виноваты. Тот разговор ее очень расстроил, поэтому я решил не настаивать на подробностях.

Я уставился на семейное древо, провел по нему пальцами и пробормотал:

— Все здесь были в чем-то замешаны… Даже миссис Кобболд, и полковник, и все Шоу… Да, о таком они бы молчали. — Я забарабанил пальцами по столу, в голове моей роились тысячи версий. — Что еще вам известно? Вы сами сказали, что полковник Гренвиль в тот день подрался. Это было как-то связано со всей этой историей?

— Возможно, сэр. Когда это случилось, меня рядом не было, я доставлял гостей и все такое, но я знаю, что в тот день он должен был встретиться с одним типом.

— С кем? — требовательно спросил я, и на лице у Холта впервые за все это время возникло подобие улыбки.

— Замолвите за меня словечко? Добьетесь, чтобы меня выпустили из этой клоаки?

Терпение мое заканчивалось, и я проворчал:

— Могу лишь попробовать. И не обещаю, что вас немедленно выпустят — или выпустят отсюда вообще.

Холт усмехнулся.

— Что ж, не уверен, что с таким туманным обещанием я…

— Проклятье! Как я устал от любезностей ! Я не могу обещать, что вас выпустят, но, если вы сейчас же не заговорите, клянусь могилой моей матери, мы с Девятипалым устроим так, что каждая чертова секунда, которую вы здесь проведете, будет для вас треклятым адом!

Холт, казалось, уменьшился на несколько дюймов. В глазах его горело негодование, но он понимал, что ему придется все рассказать.

— Он пошел на встречу с тем оранжевым идиотом. С Уолтером Фоксом.

Я так торопился обратно в Городские палаты, что совершенно забыл про миссис Холт. Вспомнил я о ней, лишь когда увидел Макнейра, который все еще нянчил ее ребенка. Непослушная девчонка почти довела его до слез.

— Ох, прости, Макнейр, — бросил я, пробегая мимо него. — Ее мать все еще в тюрьме.

— Что ? Но сэр!..

Я уже не слышал его возражений и могу лишь полагать, что в какой-то момент он все же вернул ребенка матери, поскольку умчался прямо в наше темное подземелье. Я зажег лампу и поставил ее рядом с маленьким ящиком, в котором лежали вещи мисс Леоноры. Я опустился на корточки и начал в них рыться: отодвинул в сторону кипу свечей, все еще завернутых в старинную квитанцию, и достал оттуда фотографии, письма и дневник.

Я нашел фотографию ее отца в позолоченной рамке. Рассмотрел его самого, его сходство с покойной ныне дочерью и африканских женщин вокруг него. В этот раз я внимательнее изучил фон снимка. Позади них высился толстый баобаб, к массивному стволу которого были приставлены пики и копья. Теперь я заметил, что на всех них запеклась грязь. Вход в рудник, по всей видимости, располагался у фотографа за спиной, и, позируя, все они смотрели в его сторону.

Лампа чуть дрогнула у меня в руке, и что-то в глубине ящика поймало отблеск света. Золотой самородок, который, как выяснилось, вовсе не был талисманом.

Когда я поднял его, мне показалось, что он стал тяжелее, и я мог поклясться, что ощутил покалывание в кончиках пальцев. На миг я почти поверил в дар Катерины.

Я бездумно опустил подвеску в свой нагрудный карман и вернулся к дневнику Леоноры. Макгрей загнул угол страницы и подчеркнул фразы « изгнать призрака из родного дома …» и « выбить из него правду …».

Меня пробрала дрожь, которую захотелось стряхнуть, и я встал и подошел к стене, увешанной фотографиями, записками и уликами. Довольно долго я стоял перед ней, водя лампой над морем имен и документов. Я записал слово «сокровище» рядом с именами детей и водил пальцами вдоль волнистых линий семейного древа.

Если верить Холту, из-за этого предприятия бабушка Элис потеряла двоих из пятерых ее детей. Мог ли Уильям Уилберг, отец Леоноры, привезти с собой не один лишь самородок, а кучу золота и передать его матери, чтобы та все припрятала? В этом был смысл.

— Вот что они искали, — размышлял я вслух. — И бабушка Элис была единственной, кто знал, где оно лежит, поэтому они… — И тут меня осенило. — Может, кто-то из них хотел забрать все себе!

Я перебрал имена всех уцелевших родственников — пальцы мои скользили вдоль извилистых ветвей родства.

Миссис Кобболд потеряла отца, дочь и зятя. Я не мог представить, чтобы она была способна на столь чудовищное преступление.

Элиза и Харви Шоу потеряли Бертрана, свою единственную опору. Они утверждали, что не знали о спиритическом сеансе, и это звучало правдоподобно; если бы они задумали что-то недоброе, то не пустили бы туда Бертрана.

Итак, у меня остался лишь один кандидат. На отдалении от остальных, почти затерянное в уголке, значилось имя Уолтера Фокса.

Я сделал глубокий вдох и принялся читать недавние записи. Элиза Шоу довольно много нам о нем поведала. Уолтер переехал в Африку вскоре после смерти отца. И мать его умерла примерно в то же время из-за выкидыша, который оставил Уолтера без брата.