Иван Погонин - Хищники [сборник]

Капитан стиснул зубы. Потом улыбнулся:

— Я думаю, вечером мы уже будем их допрашивать.

— Дай Бог, дай Бог! — сказал Кунцевич. — Значит, моя помощь вам не требуется?

— Пока нет. Вот арестуем гадов, тогда и поможете. Вы ведь наверняка имеет большой опыт допросов?

— Пятнадцать лет в сыске, — не стал скромничать Мечислав Николаевич, — не одну сотню мазуриков довёл до сознания.

— Вот и отлично. Как только они у меня в руках окажутся, я вас извещу.

— Договорились. Как вдова?

— А как она может быть — плачет, себя корит. Шереметевский-то сюда из-за неё прибыл.

— Вот как? А я думал из-за шеститысячного жалования.

— Жалование у него и правда неплохое, но и жена нуждалась в здешнем климате. У неё чахотка.

— Ой, ой, ой… Детей у него, по-моему, трое?

— Пятеро, и все несовершеннолетние. Младшей девочке всего семь лет. А вы разве его семью не знаете?

— Нет. На службе Леонид Алексеевич о семье не распространялся, да и кто я был для него, чтобы он со мной знакомства водил? Я ведь простым надзирателем был, когда он от нас ушёл.

— Понятно. Значит визит вдове делать не будете?

— Я думаю, ей сейчас не до визитов. Попозже зайду, когда чуть успокоится. — Кунцевич вздохнул, — а пока займусь тем, ради чего сюда прибыл — буду ловить господ, мешающих отдыхающим. Кстати, одного я уже поймал. — Мечислав Николаевич описал участковому приметы, — не сочтите за труд, установите его самоличность и попросите покинуть станцию с ближайшим пароходом. Сам не могу — по-прежнему не считаю нужным раскрывать своё инкогнито.

Генеральш и полковника он встретил в купальнях. Груша на него дулась:

— Это нечестно, Мечислав Николаевич! Мы же третьего дня условились — кататься на зебрах. Я вчера понапрасну целый день вас прождала. Так джентльмены не поступают!

— Прошу прощения, Агриппина Петровна, никак не мог. Всю вторую половину вчерашнего дня пробыл на месте преступления. Я столуюсь за одним столом со здешним исправником, и он пригласил меня этим, как его…

— Понятым. — подсказал Синеусов.

— Точно, понятым.

— О! Вы присутствовали при осмотре месту убийства несчастного господина Шереметевского? — заохала Софья Васильевна, — это, наверное, очень страшно! Я бы и минуты там не выдержала.

— Страшного ничего нет, мадам, но зрелище действительно мало приятное…

— Расскажите, расскажите немедленно! — потребовала Агриппина Петровна. — И считайте себя прощённым — вы исполняли свой гражданский долг. А когда речь идёт о долге, женщины, — генеральша вздохнула, — отходят на второй план. Но на зебрах мы сегодня непременно покатаемся!

Пока зебр запрягали, полковник развлекал дам разговорами:

— У нас же в Отечестве как — если новый курорт, то должен быть самым лучшим, таким, чтобы в Ницце обзавидовались. И вот, для придания здешней местности экзотического вида, порешили выписать из-за границы всяких животных: обезьян, попугаев ну и вот этих самых зебров. Деньги были истрачены большие, а результатом этой затеи стало то, что попугаев в самое короткое время истребили ястребы, а обезьяны в непривычном для них климате передохли. Зебрам повезло больше. Кстати, мне рассказывали, что весной они получили в Адлере награду на выставке плодоводства.

— Бедные обезьянки! — состроила плаксивую мордочку Агриппина Петровна.

Во время прогулки коляски каким-то образом разъехались в разные стороны и их пассажиры потеряли друг друга из вида. Мечислав Николаевич, к боку которого тесно прижалась генеральша, ехал по дороге в неведомом ему направлении. Неожиданно перед ними возник плакат с надписью: «Осторожно, крутой поворот». Под русскими буквами были какие-то непонятные знаки, а затем шла надпись вроде бы и на кириллице, но тоже абсолютно непонятная. Кунцевич попридержал поводья, но из-за отсутствия навыка сделал это достаточно резко, и зебра, вместо того, чтобы перейти на шаг, остановилась.

Генеральша огляделась по сторонам, а потом пристально посмотрела на титулярного советника:

— А вы проказник! — сказала она, улыбаясь, и погрозила ему пальчиком. — Только вот место не слишком удобное, проедем саженей триста вперёд, а потом направо, там будет чудесная полянка.

Полицейский сконфузился, ничего не ответил, но послушно хлестнул зебру.

— Я думала, вы в первый вечер решитесь. — Груша положила руку ему на колено. — А вы так долго тянули. А мне, милостивый государь, времени терять нельзя, ко мне через неделю муж приезжает. Я и так, почти месяц на курорте, а ещё ни разу не отдохнула.

Кунцевич зашёл в ресторан в великолепном настроении. Капитан уже сидел за столиком и был не менее весел:

— Вы как раз вовремя. Сейчас отужинаем и поедем допрашивать убийцу.

— Нашли? Кто таков? — воскликнул Кунцевич.

— Из туземных служащих станции. Некто Карнава, фельдшер здешней больницы.

— Сознался?

— Какое там! Всеми святыми божиться, что не он. Попробуете довести его до сознания?

— Попытаюсь.

Фельдшер оказался толстым верзилой саженного роста, с тараканьими чёрными усищами и огромными злыми глазами. Когда полицейские вошли в холодную, он вскочил с нар и вытянулся в струнку.

— Ну, Карнава, не надумал сознаваться? — спросил капитан.

— Не виноват, ваше высокоблагородие, не убивал я благодетеля нашего, вот вам крест святой! — арестованный размашисто перекрестился. Говорил он почти без акцента.

— Познакомься, — продолжил капитан, не обращая никакого внимания на божбу, — его высокородие прибыл по твою душу из самого Петербурга. Наделён чрезвычайными полномочиями. Желает с тобой побеседовать.

Кунцевич приосанился:

— Оставьте нас, пожалуйста, Павел Григорьевич.

Участковый щёлкнул каблуками и вышел.

Мечислав Николаевич закончил допрос через полчаса.

— Ну? — Неволин от нетерпения переминался с ноги на ногу.

— Это не он, — уверенно сказал титулярный советник.

— Как это не он? Что значит, «не он»? Я в своём агенте полностью уверен. А он получил сведения о Карнаве, что называется, из первых рук.

Кунцевич устало опустился на стул:

— У этого великана душа зайца. Он неимоверно труслив. Велите принести ему новое исподнее, он после беседы со мной обделался.

— Ну, для стрельбы из засады много храбрости не надобно! — воскликнул Неволин.

— Для стрельбы по живому человеку нужен внутренний стержень. А у фельдшера его нет. Он размазня. Он никогда в жизни не стал бы участвовать в противоправительственных организациях, начальство для него — святое. Я в этом уверен также, как в том, что моя фамилия Кунцевич. Или он великий актёр.

— Актёр, актёр, конечно актёр! — обрадовался Неволин. — Осмелюсь повторить — мои сведения самые надёжные.