Иван Погонин - Хищники [сборник]

— Мечислав Николаевич! Приличный фартовый языков не только в лицо знает, он и с их характером знаком. Я знаю, что денег вы с меня не возьмёте. Я на другое вашу благосклонность поменять хочу.

— На что же?

— На информацию.

— На что, простите? А, информасьон, сведения! Что это вы по-французски?

— А это разве по-французски? Не знал. Сейчас это словечко весьма модно среди интеллигентных людей.

— Да? Не слышал о такой моде. Ну, да бог с ней. Что имеете предложить?

— Я знаю — вы человек слова, поэтому никаких гарантий не потребую. А известно мне следующее — Шереметевского не эсдэки положили, и даже вовсе не революционэры.

— Случилось мне по весне сгореть [80] в Ростове. И познакомился я в тамошней цинтовке [81] с одним политическим. Сошлись мы, сдружились, и он, когда его в другую тюрьму переводили, дал он мне один адресок, куда велел кое-что сообщить. Я нового кореша не обманул — как освободился, так пошёл по тому адресу, да только чуть опять не влип — меня там жандармы ждали. Я конечно дёру — они за мной, стой, кричат, не то стрелять будем. Бегу я по улице, готовлюсь новый срок мотать, а тут рядом со мной пролётка останавливается, а в ней — мадмуазель. Садитесь, кричит. А меня уговаривать не надо — вмиг вскочил. Понеслись мы по городу, ну и унеслись… Остановились, очухались, мамзель и спрашивает, кто вы товарищ, откуда. Я говорю, так и так, из цинтовки, от такого-то, просил сообщить то-то и то-то. А у ней слёзы на глазах. Повесили, говорит, нашего товарища царские сатрапы, а в квартире, чей адрес он мне дал, засаду устроили. Но партия их об этой засаде прознала и стали они наблюдать за квартирой, чтобы товарищей своих, кто по незнанию туда пойдёт, предупредить, значит. В тот день было её дежурство. Меня то она не предупредила, потому, как личность моя ей была не известна. Ну а когда за мной пауки погнались [82], поняла, что я их сотоварищ и решила спасти. В общем, познакомился я с ростовскими эсдэками, и сдуру притворился, что их идеи разделяю — подумал, что при моей профессии любое знакомство может пригодиться. Ох, как я потом каялся, что в красные замазался! Сообщил я им, опять же, сдуру, что сюда поеду, а они обрадовались и попросили местным товарищам кое-какую литературку подвезти. И как мне было после всех признаний от этого предложения отказаться? Согласился, скрепя сердце, привёз, отдал, познакомился и со здешней партийной верхушкой. Пару собраний пришлось посетить. Даже авторитетом стал у них пользовался, как представитель центра, в тюрьме сидевший и от жандармов скрывавшийся — тутошние эсдэки или молодёжь зелёная, или рабочие неграмотные, или интеллигенция доморощенная, поэтому прослыть у них за большого начальника мне труда не составило. Я их попросил, пока здесь находиться буду, по возможности серьёзных акций не проводить, ссылался на то, что выполняю секретное задание ЦК, которое требует тишины. Боялся я, что коли замутят они экс какой, или убийство, начнут лягавые всех подряд хватать да кормить [83], кто-нибудь про меня и расскажет. Не хватало мне, монархисту, за политику сесть! А тут такое. Я же Леонида Алексеевича знал хорошо, он пару раз меня лично принимал [84]. Мент честный. А как убили его, пошёл я эсдэкам предъявлять, а они божатся — не мы мол начальника порешили. Были, говорят, у нас такие мысли, много Шереметевский зла нам сделал, но не успели, кто-то опередил. Так, что не там вы ищите, господин титулярный советник.

— А, может быть, они вас обманули?

— Да вы что? Кто же члена цека и участника третьего съезда партии обманывать будет? Я же с Ульяновым, вот как с вами сейчас разговаривал.

— Подождите господин Заблоцкий, подождите. Кто такие цека и Ульянов, и как вы могли участвовать в третьем съезде эсдэковской партии, коли вы — монархист?

Штосс потупился:

— Приврал я им малость, для весу [85].

Кунцевич заложил руки за спину и несколько минут ходил по комнате. Потом спросил Заблоцкого:

— Много ли народу из эсдэков вас знало?

— На сходках многие видели, а плотно я общался с тремя. Главный у них — Иван Капитоныч Иванюшенко, рабочий из имения «Отрадное», ну и двое его подручных — грузин Кахо, уж не знаю, как его по-нашему, и Оленька, фамилия у неё — Сорока, она сестрой милосердия в купальнях служит. Такой бутон, скажу я вам. — Шулер причмокнул губами. — Ну а уж рассказали они ещё кому про меня, или нет — не знаю.

— Понятно, — сыщик опять ненадолго задумался. — Сведения действительно ценные. Чего вы хотите взамен?

— Ещё недельку здесь побыть. Я играю аккуратно, сильно фраерам кровь не пускаю [86], мне б на билет до Питера заработать.

Кунцевич усмехнулся:

— Хорошо, отдыхайте. Но у меня будет условие — иногда я буду вас кое о чем спрашивать, а вы обещаете делиться со мной информасьон. По рукам?

— По рукам, куда мне деваться. Вы только приставу о нашем уговоре скажите, а то он мне велел до вечера отсюда смыться.

— Скажу, не переживайте.

Когда жулик ушёл, титулярный советник потребовал письменных принадлежностей, написал записку и отправил её нарочным участковому начальнику.

Когда утром следующего дня Мечислав Николаевич вышел прогуляться перед завтраком, то увидел, что около крепости кучками по 10–15 человек собрались русские мастеровые и абхазские крестьяне. Несмотря на то, что собравшиеся никаких активных действий пока не предпринимали, лозунгов не выкрикивали, а просто лузгали подсолнухи и негромко переговаривались, Кунцевич кожей почувствовал исходившую от них угрозу. Это ощущение, по-видимому, испытывали все отдыхающие: не было слышно дамского смеха, лица гуляющих были напряжены, некоторые кавалеры, едва выйдя из гостиницы и заметив собравшихся, тут же уводили своих дам обратно, военные собирались группами и смотрели на незваных гостей весьма недружелюбно.

Гулять расхотелось, и титулярный советник поспешил в ресторанную залу. Капитан к завтраку не явился.

Трапезу чиновник закончил быстро — аппетита не было и он, едва коснувшись каши и выпив два глотка чая, поспешил в административное здание. Идти пришлось между группы мужчин в черкесках, вооружённых огромными кинжалами. Кто-то из абхазцев произнёс несколько слов на своём наречии, остальные собравшиеся рассмеялись. Мечислав Николаевич не сомневался, что слова были направлены в его адрес. Было крайне неприятно. Неволина он нашёл в его кабинете — участковый сидел за письменным столом и что-то быстро писал карандашом.

— Признаться, не ожидал вас сейчас увидеть, — сказал он, поднимаясь и протягивая руку, — ну садитесь, коли пришли.

— Я понимаю, местное население не слишком довольно распоряжениями следователя и выражает свой протест доступным ему образом? — спросил титулярный советник, усаживаясь.