Иван Погонин - Хищники [сборник]

— А вы проницательны, — усмехнулся капитан, — всё именно так-с и обстоит. Ни одна лавка в посёлке уже не работает, не вышли на работу служащие электростанции, прачечной и пекарни, работы на постройке водопровода также не ведутся. К полудню соберётся толпа человек эдак в полутыщу. Станут петь революционные песни, начнут кричать «Долой самодержавие», а потом… Что будет потом, одному Богу известно. У меня 15 стражников, половина из которых — туземцы, два десятка казаков и десяток чинов корпуса пограничной стражи. Плюс господа офицеры из числа отдыхающих. Патронов вдоволь, но долго мы всё равно не продержимся. Вашу гостиницу они спалят — она, что коробок спичек, а нас раньше или позже всех перережут.

— А как же рота солдат? Я слышал, тут неподалёку размещены пехотинцы.

Капитан горько улыбнулся:

— Я молю бога, чтобы солдаты сохранили нейтралитет, а не перешли на сторону бунтовщиков. Рота полностью распропагандирована и на две трети состоит из абхазцев! Командир получил приказ не выпускать нижних чинов из казармы… Что делать-то прикажете?

Кунцевич пожал плечами.

— Вот и я не знаю, — вздохнул капитан. — Я отправил телеграммы губернатору, наместнику и принцу. Текст в них идентичный — описываю случившееся и прошу указаний. Из Новороссийска, Тифлиса и Женевы ответы пришли почти одновременно. Самое удивительное, они тоже оказались одинаковыми. Их высочество, их светлость и их превосходительство приказывают действовать по обстановке! Три генерала возложили всю ответственность на капитана Неволина! — участковый замолчал, потом поднял лист бумаги, — вот-с, набросал кое-какие распоряжения на случай своей преждевременной кончины… Коньяк будете?

— Нет, — сказал Кунцевич. — Не буду и вам не советую. Сейчас ваша голова должна быть абсолютно светлой. Где следователь?

— В соседней комнате. Давеча приказал мне разогнать недозволенное сборище незамедлительно. Я привёл ему ряд доводов о невозможности выполнения этого распоряжения, но господин коллежский секретарь им не внял и повторил приказание, после чего был послан мною в известном направлении. Схватился было за кинжал, а кинжала-то на поясе и нет. Обещал меня зарезать и удалился. Теперь сидит, дуется. Хорошо, что этого индюка терпеть недолго осталось — для расследования этого дела принц вытребовал из Петербурга какого-то известного судейского. Тот уже в пути.

— Это хорошо, но ждать его мы не можем. Арестованных надобно отпустить. По-другому никак. Сидите здесь, я попытаюсь уговорить господина Курдюмова, — не обращая больше внимания на оторопевшего капитана, чиновник вышел из кабинета.

Мечислав Николаевич постучал в соседнюю дверь.

— Кто там? — послышался из-за двери взволнованный голос.

— Господин следователь, я — титулярный советник Кунцевич, чиновник столичной полиции, разрешите?

Послышался звук ключа в замке и дверь отворилась на пару вершков. За ней стоял бледный письмоводитель с офицерским наганом в руке:

— Документы при вас?

— Вот, — чиновник протянул Берсеневу своё полицейское свидетельство. Тот внимательно его изучил, а потом отворил дверь чуть пошире:

— Прошу!

Следователь сидел на полу, прислонившись спиной к межоконному простенку. Рядом с ним лежал такой же, как у секретаря револьвер и две пачки патронов.

— Вы кто? — спросил он, не поднявшись.

— Чиновник столичной сыскной полиции Кунцевич. Нахожусь здесь в командировке по делам службы.

— Пачему мене вчера не представились? — тон у судейского сделался грозным.

— А вы кто таков, чтобы я вам представлялся? — поднял подбородок титулярный советник. — Я вам по службе не подчиняюсь, чином вас выше, возрастом старше.

— Я уполномочен вести расследование прокурором палаты! — Курдюмов схватился за наган и поднялся на ноги.

— Так расследуйте, — усмехнулся Кунцевич, — и не надо на меня наставлять револьвер. Вы же не идиот, стрелять не станете. Или, пардон, я ошибаюсь?

Лицо татарина в бешенстве перекосилось, костяшки пальцев, сжимающих револьвер, побелели.

— Господа, господа! — встал между ними Берсенев, — сейчас не время для ссор. На и так гораздо меньше, чем бунтовщиков, а если мы начнём убивать друг друга, то спастись не удастся никому.

— Ваш помощник абсолютно прав. — Сказал титулярный советник. — Давайте оставим наши обиды на потом. Я, как и вы дворянин, и в любое время готов дать вам удовлетворение, для меня это труда не составит — в полку я неоднократно брал призы по стрельбе. Сейчас надобно обсудить сложившуюся обстановку.

Курдюмов ещё минуту вращал глазами и хмурил брови, но потом опустил наган.

— Мы будем стреляться с десяти шагов!

— Да хоть через платок, но только после того, как закончим те дела, ради которых суда посланы начальством.

— Харашо! Что вы предлагаете?

— Я предлагаю отпустить задержанных с условием, что они первым пароходом покинут станцию, а их сторонники разойдутся и приступят к работе.

— Отпустить бандытов? — следователь опять схватился за наган.

— В вашем нагане, милостивый государь шесть патронов, а на станции и возле неё проживает около пяти тысяч человек. Они просто на просто разорвут нас на куски и всё здесь спалят. Кроме того, задержанные вами лица никакого отношения к смерти начальника станции не имеют.

— Пачему не имеют?

— Потому. Я провёл негласное дознание и установил это абсолютно точно.

— А кто имеет?

— Вот этого я не знаю, но обещаю узнать в скором времени. Но если вы меня не послушаете, то я своё обещание сдержать не смогу.

— Пачему я вам должен верит?

— Во-первых, я даю вам слово, во-вторых — готов составить письменный рапорт, чтобы и ответственность с вас снять, в-третьих, доказательств причастности задержанных к убийству у вас нет, как и нет шансов, что они в ближайшее время появятся. Ну и в последних — расследовать это дело вам придётся максимум два-три дня. Принц нашёл вам замену — сюда едет следователь по особо важным делам столичного окружного суда.

С арестованными удалось сговориться быстро — Мечислав Николаевич напомнил Иванюшенко про труп учителя, про которого все впопыхах позабыли, и тот дал согласие успокоить народ и уплыть со станции со своими соратниками с ближайшим пароходом, который должен был прибыть утром следующего дня.

Получилось так, что с этим же пароходом отправляли и тело Шереметевского. Казакам пришлось чуть не силой прокладывать дорогу траурной процессии сквозь плотную толпу. Однако, надо отдать толпе должное, лишнего никто себе не позволил — народ провожал ненавистного начальника станции, его плачущую вдову и испуганных детей молча. Зато, когда к пристани подошли главари бунтовщиков, толпа заревела. Не обошлось без митинга, из-за которого пароход простоял на рейде лишние полчаса. Когда же высылаемые наконец уселись в фелюгу, с берега дружно грянуло: