Иван Погонин - Хищники [сборник]

Отречёмся от старого мира!

Отряхнем его прах с наших ног!

Нам враждебны златые кумиры;

Ненавистен нам царский чертог!

Кунцевич и Неволин стояли в это время на террасе ресторана.

— Довели страну, — участковый яростно потушил окурок в пепельнице, — с бандитами ничего сделать не можем!

— То ли ещё будет, Павел Григорьевич, то ли ещё будет…

Помолчали.

— Кого секундантом возьмёте? — спросил капитан, — если желаете, я — к вашим услугам.

— Что? А! Спасибо конечно, но я в секундантах не нуждаюсь.

— То есть как? Правил поединка предписывают…

— Да какой поединок, увольте, не будет никакого поединка. Забудет Курдюмов меня вызвать, вот увидите, я эдакий тип людей прекрасно знаю.

— Так сами его вызовите!

— Что ж я вам такого сделал, что вы смерти моей хотите?

— Вовсе не хочу! Неужели вы думаете, что эта штафирка победит полкового призёра?

— Вы, что наш разговор подслушивали?

— Невольно. У нас стены меж кабинетами в дюймовую доску, а уши я не затыкал. Вы, кстати, в каком полку служили?

— Ни в каком. Я жребий не вытянул [87], и револьвер в руках плохо держу. Стреляли мы как-то в полицейском резерве, так я ни в одну мишень не попал. А сказал я про призы только ради того, чтобы этот горячий кавказский человек немного успокоился. Давайте через час, когда толпа разойдётся, вдоль берега прогуляемся, обсудим дела наши грешные.

— Убийств в мире каждый день происходит сотни, но основные причины для их совершения можно пересчитать по пальцам одной руки. Самая распространённая, по крайней мере у нас в России — это ссора, обычно после совместного возлияния. Далее идёт корысть. Третий повод — ревность, четвёртый — месть. Потом идут разные маниаки и революционеры-террористы, причём оба этих рода убийц друг друга стоят и мало чем друг от друга отличаются, по моему сугубо личному мнению. С большей долей вероятности нам удалось выяснить, что Леонид Алексеевич не был жертвой политических. Про маниака мы тоже говорить не будем — маниаки обычно действуют в одиночку, а мы нашли на месте происшествия гильзы по крайне мере от двух различных ружей. Остаётся четыре причины: ревность, ссора, месть и корысть. Что вы скажете про первую? Как, ходок был Шереметевский?

Капитан решительно помотал головой:

— Всё свободное время, коего у него было весьма мало, с женой проводил. Холил её и лелеял, за ручку держал, так на неё смотрел, что было ясно — влюблён, несмотря на многолетние брачные узы. Да и детишек обожал, особенно младшенькую девочку. Решительно нет!

— А что супруга, не давала повода?

— Избави вас Бог, Мечислав Николаевич! У Эмилии Александровны почитай каждую неделю кровь горлом шла, она светилась вся от худобы, в таком состоянии не загуляешь.

— Говорят, у чахоточных половое влечение обостряется.

— Правда? Не знаю, не слыхал. Да даже если и обостряется, то наверняка не у всех. Да и стара она для романтических приключений, ей около сорока пяти.

— Сорок пять — баба ягодка опять. Ну хорошо, признаем и эту версию бесперспективной. Не будем говорить и о беспричинной ссоре, убийства в таком случае совершаются незамедлительно, а здесь всё сделано с подготовкой. Остаются месть и корысть. Вы говаривали, что он много народу со станции поувольнял. Не могло это стать причиной?

Капитан задумался:

— Кавказцы народ горячий, могли и отомстить. Но… Увольнение, это не причина для убийства по здешним понятиям. Абхазцы и мингрельцы, признаться честно, работать не особенно любят, и убивать из-за потери службы не стали бы, во всяком случае, таким способом. В запальчивости, в момент, когда Шереметевский объявлял об отставке кто-нибудь из них и мог бы полоснуть его кинжалом, но делать это через некоторое время, да из засады, да с помощью сторонних лиц… Нет, вряд ли.

— Вы всё-таки составьте мне список уволенных, с их краткими характеристиками.

— Хорошо-с, сделаю.

Кунцевич посмотрел на море и начертил тростью на песке треугольник:

— Это что же получается, из-за корысти Леонид Алексеевич пострадал?

— Но ведь у него ничего не пропало!

— Не пропало, — задумчиво согласился сыщик, — скажите, а как начальник станции, Шереметевский большими средствами распоряжался?

— Средств на станцию казна не жалеет. За три года постройки освоили три миллиона, четвёртый в этом году должны потратить. Это то, что касается нужд капитальных. А на текущие расходы правительство ежегодно выделяет сто пятьдесят тысяч.

— Ого! И всем этим богатством заведовал покойный?

— Каждая копейка здесь могла быть потрачена только с его разрешения. Впрочем, дел у Леонида Алексеевича было столько, что за всем он уследить не мог. Волей-неволей он передал часть своих полномочий подчинённым, тем, кому доверял, разумеется. Но руку на пульсе держал всегда.

— А что если кто-то хотел хапнуть от казённого пирога, а Леонид Алексеевич помешал? Чем не причина убивать? Особенно если кусок, который собирались проглотить был велик?

Капитан опять покачал головой:

— Не знаю. На подрядах здесь не хапнешь — подряды сам принц контролировал, Шереметевский только за качеством работ следил. А это основная часть трат, остальное не так уж и велико. Ну не стали же его убивать поставщики мяса, которые дерут с ресторана по тридцати копеек за фунт?

— Тридцать копеек оптом? Ого! Это при том, что в Питере в мясной лавке фунт стоит пятнадцать. Это они с каждого пуда по крайней мере 6 рублей имеют! А сколько таких пудов съедается?

— Да не так уж и много. Ресторан-то полупустой, и это в сезон, а в октябре тут вообще никого из отдыхающих не останется. Убивать из-за пяти тысяч в год? Да и потом, Шереметевский этим гешефтам не препятствовал…

— Вот как? Делились?

— Не знаю, но скорее нет, — задумался участковый, а потом твёрдо сказал, — думаю, что нет. У Леонида Алексеевича жалование было пятьсот рублей в месяц, при полном пансионе! Зачем ему рисковать местом из-за добавочных ста рублей? Да и честен он был, как мне кажется. Просто он понимал, что в России без таких махинаций — никуда, и как человек рациональный предпочитал с ветряными мельницами не биться.

Теперь задумался Кунцевич:

— Но ведь за что-то его убили. Чему-то он помешал, чему-то воспрепятствовал? Он же тридцать лет в сыске, и если кто-то здесь воровал по-крупному, Шереметевский это воровство в конце концов узрел. Узрел, попытался прекратить и поплатился. Эту версию будем считать основной, — сказал титулярный советник решительно. — Воровать из казны мог только человек к ней допущенный, то есть кто-то из служащих станции. Вор, получая крупный доход, должен был и много тратить. Есть среди служащих такие, чьи траты явно не соответствуют жалованию?