Жозе Душ Сантуш - Последняя тайна

Итальянка согласно кивнула.

— Ну, я все-таки не дура, — сказала она, присовокупив: — По сути, и мы, следователи, занимаемся тем же, не так ли? Когда мы заслушиваем показания какого-нибудь свидетеля, мы должны их воспринимать, имея в виду все привходящие обстоятельства и его намерения. И не все утверждения стоит принимать на веру. Это для меня очевидно.

— Ни убавить, ни прибавить, — воскликнул Томаш, довольный тем, что был правильно понят. — Мы, историки, в такой же ситуации. Мы своего рода детективы прошлого. И тут важно сознавать, что, занимаясь изучением великой исторической личности, мы иногда раскапываем то, что может доставить большое неудовольствие ее горячим поклонникам. Ну, какие-нибудь неприятные… факты, понимаете? Имевшие, однако, место.

Сделал паузу, чтобы убедиться, что этот пассаж был благополучно усвоен.

— Ну, а дальше? — сказала чуть нетерпеливо Валентина.

— Ну, а дальше мне хотелось бы знать, угодно ли вам будет дослушать меня до конца, так как я вынужден буду сказать об Иисусе и о Библии кое-что из того, что может глубоко задеть ваши религиозные убеждения. И мне совсем не хочется, чтобы вы начинали ссориться со мной по каждому суждению. Если так, то мне лучше и рта не раскрывать.

— А то, что вы собираетесь мне рассказать, — это… правда?

Томаш утвердительно кивнул головой.

— Насколько мы можем судить об этом теперь, — да, правда, — и с грустной улыбкой добавил: — «Назовем это неудобной правдой».

— Ну, тогда вперед.

Историк крайне внимательно посмотрел на Валентину, словно сомневался в искренности сказанных слов.

— Точно? Вы меня не арестуете в финале?

Этим вопросом он попытался прогнать холодок, который заметил было на ее лице.

— А я и не знала, что вы боитесь женщин, — улыбнулась инспектор.

Томаш рассмеялся.

— Исключительно красавиц.

— Ну-ну. Только комплиментов нам здесь и не хватало, — кротко пожурила его итальянка, слегка зардевшись. И, не оставляя ему времени на ответную реплику, снова положила руку на Codex Vaticanus, возвращаясь к серьезному разговору. — Итак, скажите, какие же ошибки обнаружены в Библии?

Историк жестом предложил ей присесть, а сам устроился на краю стола читального зала рядом со знаменитой рукописью IV века. Постучал пальцами по лакированному дереву, прикидывая, откуда же начать: столько надо было рассказать, что самым сложным было выбрать точку отсчета.

Наконец, он поднял глаза и посмотрел на собеседницу.

— Почему вы стали христианкой?

Вопрос явно озадачил Валентину.

— Ну, так… — промямлила она. — Дело в том, что… знаете, моя семья католическая, я была так воспитана, и я… я тоже католичкой стала. А почему вы об этом спрашиваете?

— Вы говорите, что стали христианкой, просто следуя семейной традиции?

— Нет… то есть, конечно, тут и традиция важна, но я верую в христианские ценности, верую в учение Иисуса. Именно это делает меня христианкой.

— И какие же из заповедей Христовых вы чтите больше всего?

— Любовь и прощение, несомненно их.

Томаш посмотрел на Codex Vaticanus — безмолвного свидетеля их беседы.

— А расскажите-ка мне какую-нибудь историю Нового Завета, которую вы считаете самой символичной.

— Полагаю, это — история прелюбодейки, — сказала Валентина, не задумываясь. — Моя бабушка мне много раз ее пересказывала. Это был ее любимый эпизод. Не сомневаюсь, вы хорошо знаете, в чем там дело, да?

— Да кто же этого не знает? Если исключить повествования о рождении и распятии Иисуса, то эту историю можно считать самой известной, — он облокотился на стул, словно готовился к началу спектакля. — Но все-таки скажите: что вам известно об истории прелюбодейки?

Эта просьба еще раз привела итальянку в замешательство.

— Знаю то, что, думаю, всем известно, — сказала она. — Согласно иудейскому закону прелюбодеев надлежало побить камнями до смерти, так ведь? И вот однажды фарисеи подвели к Иисусу женщину, уличенную в прелюбодеянии. Они хотели проверить, чтит ли Иисус Закон Божий. Они напомнили ему, что Закон, данный Богом Моисею, предусматривал побитие прелюбодейки камнями…

— Так говорится в Библии, — прервал ее Томаш. — В третьей Книге Моисея Левит, 20:10, говорит Бог Моисею: «Если кто будет прелюбодействовать с женой замужнею, если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего, — да будут преданы смерти и прелюбодей и прелюбодейка».

— Ну, да, — согласилась Валентина. — Фарисеи, разумеется, знали об этом Законе Божием, но намеревались прежде узнать, что же скажет Иисус по этому поводу. Должны ли побить ее камнями до смерти, как того требовал закон, или простить, как проповедовал сам Иисус? Этот вопрос представлял собой ловушку, потому что, если бы он посоветовал побитие камнями, то это бы противоречило всему, чему он сам учил, в частности любви и прощению. Но если бы он ее освободил, нарушил бы Закон Бога. Что делать?

— Любой знает ответ на эту дилемму, — улыбнулся историк. — Не поднимая головы и чертя что-то на песке, сказал им Иисус, чтобы первым бросил камень тот, кто никогда не грешил. Фарисеи оказались в затруднении, ибо у любого из них были, естественно, какие-то грехи, пусть даже незначительные, и им пришлось уйти, оставив прелюбодейку и Иисуса. Когда же они остались одни, Иисус и ей велел уходить, сказав: «Иди и впредь не греши».

Глаза Валентины блестели.

— Вы не находите это замечательным? — спросила она. — Одним махом Иисус сделал невозможным применение жестокого Закона, не отменяя его. Правда, гениально?

— Красивейшая история, — согласился Томаш. — Тут тебе и драма, и конфликт, и трагедия, а в кульминационный момент, когда напряжение достигает апогея и кажется, что все пропало: прелюбодейка обречена на смерть через побитие камнями, а Иисус — на издевательства фарисеев, нам предлагается на редкость чудесное решение, полное человечности, сострадания, прощения и любви. Достаточно услышать эту дивную историю, чтобы осознать величие Иисуса и его постулатов. — Историк скривился и поднял палец, прерывая этот обильный словесный поток. — Есть только одна проблема.

— Проблема? Какая проблема?

Томаш облокотился на стол, подперев подбородок, и внимательнейшим образом смотрел на собеседницу.

— Этого никогда не было.

— Как так?!

Историк вздохнул.

— История прелюбодейки, дорогая моя, выдумана.

Ночное освещение, ласкавшее стены Дублинского замка, придавало, тем не менее, всей картине фантасмагорический вид: фонарные столбы, как часовые, стояли на страже великана, уснувшего в центре столицы. Плотная пелена тумана окутала серебряным покрывалом городские кварталы, а желтоглазая подсветка разбросала странные тени на тротуары и кирпичные фасады.