Наташа Полли - Утесы Бедлама [litres]

Через несколько секунд мы поднялись высоко над причалом, и мимо нас мелькали огромные переплетения гранита и стекла. Подъемный механизм находился там, куда не доставали самые яркие лучи солнца, но некоторые участки были раскаленными, словно растопленная печь. Всего в сорока футах вниз по реке лежал снег. Наконец платформа остановилась рядом с противовесом. Им оказалась старая испанская пушка с гранатом на высеченном гербе.

– Насколько широк поток обсидиана? – поинтересовался Клем. Он все еще дрожал после реки. – Если вы задавались этим вопросом.

– Он начинается здесь. Эти горы – вулканы. Если начать копать на холмах, можно увидеть потоки.

Когда мы почти поднялись на вершину, река уходила вдаль на целых пятьдесят миль. Дальше она исчезала в крутых излучинах и скалах, а вода превращалась в белоснежную пену. В том направлении горы были каменными. Их разрезали белые линии водопадов, казавшиеся с такого большого расстояния неподвижными.

Подъемная платформа была построена напротив камня, высеченного в форме ближайшей горы – саблезубого чудовища, увенчанного вечным снегом.

– Только не смейтесь, – заявил Рафаэль, – но люди обязательно спросят, представил ли я вас горе. Они сочтут странным, если я этого не сделаю.

– Представить нас?.. – переспросил Клем.

Рафаэль ответил через плечо:

– Считайте, что я знакомлю вас с местным лордом. Люди хорошо отнесутся к вам, если я это сделаю. Оставьте ему подношение.

– Но что? – спросил я. – Что любят горы?

– Серебро. Ракушки. Соль. Но без глупостей. Люди придут посмотреть на то, что вы оставили.

Я достал стеклянные ракушки, а Клем нашарил в карманах блестящие монеты.

– Люди верят, что гора живая?

– М-м-м. – Рафаэль окинул нас взглядом. – Стойте прямо, ведите себя вежливо. Культурный опыт, – добавил он, когда мы с Клемом растерянно переглянулись. – Погружение в мир инков.

Он посмотрел на гору и тихо сказал что-то на кечуанском. Клем тут же заверещал:

– Вы назвали ее отцом?

– Да. – Рафаэль ответил так резко, что у нас пропало желание задавать вопросы. – Ну что, пойдемте? Пока вы не замерзли.

Как только Рафаэль отвернулся, Клем радостно поднял руки к небу и затем поклонился горе в знак извинения. Я рассмеялся. Рафаэль остановился на углу, дожидаясь нескольких мужчин с деревянной повозкой, у которой было одно колесо спереди. Я уже видел эту повозку, когда мы плыли по реке. В ней лежали ананасы, накрытые сеткой. У одного из мужчин была высохшая рука, и Рафаэль без лишних вопросов опустил крюк лебедки, чтобы продеть его через сетку.

– Большое спасибо, отче, – сказал мужчина. Сначала я с трудом разобрал его испанский, но он говорил осторожно. Мужчина окинул нас взглядом и спросил: – Кто эти господа?

– Просто приезжие, – ответил Рафаэль. Его произношение было таким разборчивым, что его испанский можно было принять за английский. – Исследователи. Я только что познакомил их с горой.

– Ах, чудесно, – радостно воскликнул мужчина. Он и его друг посмотрели на гору и тут же отвели взгляд в знак почтения. Он улыбнулся мне. – Это хорошая спокойная гора, – пояснил повозчик. – Вовсе не вспыльчивая. Люди здесь добры и честны.

– Да, верно, – согласился я. В ту секунду я почувствовал себя идиотом, потому что понял все слова, но не их смысл. – Спасибо. Мы… мы рады знакомству с вами.

Мужчина просиял.

– Да, да.

Рафаэль погрузил тележку с ананасами и помог обоим мужчинам подняться на платформу. Они медленно исчезли из виду, тихо переговариваясь на кечуанском.

– Отче? – переспросил Клем. – Вы как-то связаны с этой горой?

Рафаэль поднял руку и показал ему четки на запястье.

– Я священник.

– Вы священник, – повторил Клем. – Понятно. Хорошо. Бедные люди.

Дорога напоминала белую линию: это был единственный ровный участок земли, на котором не таял снег. Мы шли мимо домов, упиравшихся в скалы, и крошечных садиков с рыбаками, плетущими сети, и козами, провожавшими нас взглядом. Неожиданно мы оказались перед мостом, ведущим к следующему утесу с мешаниной подмостков и покосившихся лачуг с красными ветряными мельницами на крышах. Мост был таким высоким, что мы поднялись даже выше птиц, парящих в небе. Отсюда река казалась сверкающей лентой, резко уходящей вправо, на юг. Молодой кондор, сидевший на парапете моста, заинтересованно вскрикнул, когда мы подошли к нему. Он побрел за нами, и я решил проверить, не был ли он ручным. Так оно и вышло: птица позволила мне погладить ее, а затем заворковала от удовольствия. Я рассмеялся. Должно быть, кондор был чьим-то питомцем.

Клем хлопнул меня по руке и показал куда-то вперед. Кондор улетел.

– Что? – расстроенно спросил я.

– Смотри.

На противоположном берегу, за утесами и покосившимся шпилем маленькой церкви, был лес. На этой высоте не могли расти тропические растения, поэтому лес был хвойным. Деревья напоминали секвойю, но даже в сгущающихся сумерках стволы были не красными, а белыми, как у берез. Они росли рядами примерно в сорока футах от обрыва скалы. Кустарниковых зарослей или ковров из маленьких растений не было – только сосны высотой в сотни футов, со стволами шириной с церковь. Они выглядели так необычно, что я не сразу понял, что точно такая же сосна росла у нас дома. Именно так они должны были выглядеть на своей природной высоте, а вовсе не как то низкое дерево на уровне корнуольского моря. Я не подозревал, что эти сосны могли быть такими широкими и расти в таком количестве. Лес доходил до следующей долины и тонул в тумане, которому, очевидно, не было дела до снегопада. Казалось, в таких местах должны обитать волки, но в деревьях с громким завыванием прыгали обезьяны.

В глубине души я не хотел отправляться в Перу. Меня не радовала эта поездка. Слишком много было поводов для беспокойства: ходьба, дорога, Клем, высота и сотни дурацких вещей, которые могли убить нас еще до начала экспедиции. Я думал, что внутри меня что-то погасло и я никогда больше не испытаю искренней радости. Но я ошибался. Место, где стоял мой отец и дед, место, которое жило внутри меня, в историях и доме, но которое, как Византия, потерялось на многие годы… оно было здесь. Я почувствовал себя так, словно нарисовал дверь мелом на стене и попал через нее в воображаемый мир, в котором река была драконом, а где-то в лесу жили существа страннее эльфов.

– Пойдем, холодно, – сказал Клем.

– Да… ты прав.

Лес был темным, сосновые кроны не пропускали лучей солнца. Но между стволов сияла дорожка из мягкого света. Я снова остановился.

– Ты видел это?

– Что?

Я потер глаза рукой.

– Ничего, пустяки.

Рафаэль отвел нас в церковь. Она находилась в конце узкой стеклянной дороги, в тени огромных деревьев. Воздух здесь был прохладнее, и на теневой стороне шпиля, кривого и без нескольких глиняных плиток, блестел иней. Стены церкви до крыши были покрыты деревяшками, которые неохотно уступали место окнам. Из-за этого здание напоминало хижину. Окна не были большими, как принято в церквях. Стеклянные участки дороги, проходящей рядом с церковью, медленно разрушались мхом и полынью. Все выглядело заброшенным, и лишь маки качали своими отцветшими бутонами в высокой траве.