Наташа Полли - Утесы Бедлама [litres]

– Выглядит неплохо, но это узкая дорога, – пояснил Рафаэль.

– Значит, они… – Я сидел спиной к лесу и лицом к утесам. В окне церкви дрожали и сияли огоньки деревни. – … Там. – Я показал точку на карте.

– Верно.

Рафаэль взял карандаш и нарисовал аккуратный компас на стене. Карта не была выровнена на север. Она была северо-восточной, но тот, кто вырезал ее на стене, изменил ее, придав реке форму дракона. Рафаэль подписал стороны света. Его почерк был старомодным и школьным, с петлями.

– Нельзя ли пойти прямиком через лес? – спросил я. – Миновать реку и направиться сразу на юг. Кроны деревьев защитят от снега.

– Нет. Там проходит граница, о которой я говорил. – Рафаэль нарисовал линию рядом с деревней – так близко, что я выглянул в окно, ожидая увидеть ее. Но в том направлении было темно. Судя по рисунку, она находилась в ста ярдах, сразу за церковью. Рафаэль ткнул кончиком карандаша в мою сторону. – Территория чунчо. Не переходите соляную границу. Вас застрелят и повесят на дереве.

Выл ветер, и на крыше скрипела плохо державшаяся черепица. Булькала горячая вода в трубах, борясь с холодом. Ветряная мельница ритмично скрипела, и в моменты затишья я слышал, как ветер гудит в ее крыльях.

– Я не знаю, что случилось с погодой в этом году, – тихо сказал Рафаэль. – Сейчас лето. До апреля должно быть тепло.

Февраль только начался.

– Солнечная буря. – Я достал свой компас и положил перед ним, чтобы он увидел дрожащую стрелку. – Никак не закончится. Мы видели северное сияние в Панаме. Полагаю, это влияет на погоду.

Рафаэль с интересом посмотрел на компас и затем перевел взгляд на меня. Очевидно, он исчерпал свой дневной лимит общения, потому что положил сумку на колени и достал часы, которые я купил в Асангаро. Он осторожно открыл корпус и начал разбирать часовой механизм с помощью пинцета. Я наклонился над Клемом, надеясь, что он пришел в себя, но он по-прежнему был без сознания.

– Здесь есть место, где он мог бы лечь? – спросил я.

Рафаэль показал пинцетом на маленькую дверь, которая вела в другое крыло церкви. Там находилась крошечная часовня. Три низких кровати из досок, аккуратно стоявших на каменном полу, и в нише статуэтка святого, чье лицо было невозможно разобрать в темноте, – вот и все, что там было. Статуэтка тоже была сделана из золота и стекла.

Я помог Клему встать, но у него кружилась голова. Я с трудом переодел его в чистую и сухую одежду и уложил на кровать. Мне казалось, что в часовне будет холодно, но здесь тоже проходили трубы вдоль стен. Должно быть, они были уложены под полом, потому что постельное белье было теплым. Казалось, его только что выгладили.

– Здесь есть лампа? – крикнул я. В часовне было темно, но из кухни доносилось сияние.

– Над вами. Поверните ключ. Как на часах.

Я не понял, что Рафаэль имел в виду, но когда выпрямился, то обнаружил то, что сначала показалось мне масляной лампой странной формы, висевшей на веревке у стены. Она была сделана из стекла, и сбоку торчал ключ. Я повернул его и услышал тиканье часового механизма. Внутри стеклянного шара за секундной стрелкой, отделенной от циферблата, следовало золотистое сияние. Свет становился все ярче с каждым движением медной стрелки и уже через минуту превосходил по яркости свечу. Я поднес лампу к лицу и увидел, что создавало свет: крошечные частички, парящие в воздухе, словно мерцающая сахарная пудра.

– Что это? – спросил я.

– Пыльца.

Я покрутил лампу в руках. Я не сразу понял, что имел в виду Рафаэль. Несколько секунд мысль кружилась в голове, прежде чем проснулся мой разум.

– Пыльца? Какого растения?

Рафаэль не ответил.

Я вернулся на кухню. Он завел новые лампы и поставил одну на стол, чтобы почитать. Свет отбрасывал длинные тени на разобранные часы и моток веревки. Несколько ламп поменьше тикали у двери. Киноа тихо побулькивало в кастрюле, но оно не приготовилось даже наполовину с учетом того, каким маленьким было пламя. Огонь в печи почти потух. Рафаэль сидел неподвижно и не поднял головы от книги, когда я вошел.

– Вы не против, если я подброшу дров в печь?

Я постоял, но Рафаэль так и не ответил, поэтому я бросил в печь все оставшиеся дрова. Печь стояла у окна, превращенного в угол комнаты. Одна сторона выходила на сияющую огоньками деревню, другая – на лес. Он был абсолютно черным, но я разглядел в нем слабое сияние, похожее на сияние пыльцы в лампах. Подброшенные в печь дрова запустили новую волну тепла, и мне захотелось снять сюртук. Рафаэль сидел в одной рубашке. За все это время он не перевернул страницу. Я сел на стул, чтобы рассмотреть свет в лампе на столе. Частички пыльцы парили в воздухе и сталкивались. Самые яркие находились на концах крошечных лоскутков ткани, примотанных к стрелкам часов. Зрелище гипнотизировало. Меня раздирало от желания открыть лампу и посмотреть, что произойдет с пыльцой, если она окажется на свободе, но я опасался, что Рафаэлю это не понравится. Я решил ничего не трогать и зажал руки между коленей.

Вскоре я понял, что Рафаэль совсем не двигался, хотя по-прежнему держал в руках пинцет и часы. Я решил, что он просто задумался, но он даже не моргал.

– Все в порядке? – поинтересовался я.

Казалось, он не слышал меня. Я медленно подошел к нему и махнул рукой перед лицом. Ничего. Мне стало не по себе, когда я вспомнил, что это уже случалось. Рафаэль игнорировал нас на причале. Он сидел так же неподвижно, когда я решил, что он собирался поймать рыбу. Я взял его за запястье и медленно поднял руку. Сдвинуть руку оказалось несложно, но она не ударилась об стол, когда я отпустил ее. Она медленно упала, пальцы коснулись стола и остались там.

Рафаэль резко поднял голову. Я не припоминал, чтобы за всю жизнь так испугал кого-то, но он выглядел испуганным. Я медленно вернулся на свое место, не желая стоять так близко.

– Вам что-нибудь нужно? – спросил я.

Его взгляд снова скользнул по часам, как будто они могли исчезнуть. Он кивнул, встал и вылил воду из ковша с киноа в раковину. Когда Рафаэль подошел к столу, чтобы разложить еду по тарелкам, он держал раскаленный ковш в руке. Я ждал, что он заметит это и выронит его. Мышцы на моей шее свело от напряжения, но он так и не сделал этого. Я дотронулся до края ковша и тут же отдернул руку. Медь обжигала за долю секунды.

– Боже, положите его! Разве вам не горячо?

Рафаэль поставил ковш и уставился на свою руку. На коже осталось красное пятно, но ожог не повредил кожу.

– Нет. – Он обеспокоенно посмотрел на меня, когда я не дал ему снова взять ковш. – В чем дело?

– Не трогайте ее. – На всякий случай я дотронулся до ручки. Мне пришлось натянуть рукав на пальцы, чтобы разложить еду и не обжечься. Рафаэль сел, чтобы не мешать мне. – У вас это с рождения?