Наташа Полли - Утесы Бедлама [litres]

– Подождите. Вы сыты по горло… Значит, вы уже делали это раньше, – уточнил я. – Голландцы.

Рафаэль кивнул. От него снова шло отталкивающее давление, как и в доме Мартеля. Он словно просил ни о чем не спрашивать и оставить его в покое, но теперь я привык к этому, как и к высоте.

– Чем мы отличаемся от них? – тихо произнес я. В окне церкви над нами мелькнула тень. Киспе.

– Если вы не верите мне, оставайтесь.

– Нет, ответьте на мой вопрос. Если я вернусь без хинина, то потеряю работу, поэтому я должен знать. На мой взгляд, вы не хотите, чтобы иностранцы бродили по вашим священным лесам. Вот почему вы твердите об одном и том же, заставляя уйти. Я не могу спросить у Мартеля, занимается ли он хинином. Если это так, он пристрелит меня. Я верю вам на слово. Ну же, скажите, чем мы отличаемся? От этого зависит судьба вашей деревни, но вы не можете убить меня, хотя уже делали это раньше. Почему? Я вам нужен для чего-то? Вы хотите, чтобы я вернулся в Министерство по делам Индии и сказал, что здесь ничего нет? Я не могу. Половина Индии умирает от болезни, которую можно вылечить лишь с помощью хинина из этих лесов, поэтому…

– Потому что я знал вашего деда, – резко ответил Рафаэль. Вся воинственность в нем исчезла так же быстро, как и появилась. Теперь он выглядел беспомощным. – А вы похожи на него.

Я не мог смотреть на него и думать одновременно. Я отвернулся к улью и срезал последний воск. Пчелы ползали по моим рукам, но это было приятное ощущение. Краем глаза я видел, что Рафаэль пристально смотрел на меня. Точно так же я смотрел бы на человека, который оперировал собственный глаз.

– Возьмите воск, – попросил я. – Я не могу нести миску и трость одновременно.

Я открыл дверь на кухню для него. Рафаэль поставил мед на стол, достал бутылку ямайского рома из шкафа и разлил его по стаканам. Протянув мне стакан, он вдохнул запах напитка, и я понял, что ему не нравился запах меда. Конечно, ведь каждый день своей жизни он натирал воском маркайюк. Вот почему он ненавидел пчел.

– Где вы взяли ямайский ром? – поинтересовался я, взяв бутылку. Она была заполнена на три четверти, хотя дата на этикетке говорила о том, что напиток произвели в середине прошлого века. – В Англию его ввозят контрабандой.

– Я знаю.

Я словно снова нырнул в воду, как тогда в Китае. В тот момент я замер, оглядывая тени, похожие на камни. Ничто не поднималось на поверхность, и чем дольше я смотрел, тем меньше было теней.

– Вот почему… вы говорите на английском вековой давности. И вы узнали меня. У Мартеля. И… то письмо предназначалось для вас, а не для вашего дяди.

Рафаэль едва заметно кивнул.

– Инти не лгала. Вы исчезли на семьдесят лет.

– Да.

– Где?

– Здесь… – Он махнул в сторону леса. – В полумиле отсюда. Все произошло как вчера. Только длилось дольше.

– Боже, Рафаэль.

– Что я должен был сказать? – огрызнулся он.

– Нет, я имею в виду, что это ужасно. Как это возможно? Как вы не умерли от голода? И… не постарели?

Рафаэль выпрямился.

– Это не сон. Ты словно замерзаешь. Моргнул, и все прошло. Когда ты приходишь в себя, кажется, будто свет резко меняется. – Он немного помолчал и продолжил: – Поначалу, в детстве, ты замираешь на несколько дней, потом на месяц, на год, на три. Маленькие периоды по пятнадцать – двадцать минут… а потом ты уходишь надолго. Все местные расскажут вам об этом. Каждый знает, как живут священники, каждый… считает с той секунды, в которую ты прибыл. – Рафаэль выглядел уставшим. – Гарри быстро обнаружил это. Я имею в виду вашего дедушку. Он был здесь, когда это произошло. – Рафаэль посмотрел на стакан с ромом. – Когда я вернулся, то нашел письмо от него с его адресом.

– Вы ответили ему?

– Нет. Инти сказала, что его сын перестал приезжать. Было слишком поздно.

Я плеснул нам обоим рома.

– Как долго это может продлиться? Один из этих… ледяных приступов.

– Сотню лет, если ты здоров. Если нет… двести. Или дольше. Ты никогда не просыпаешься по-настоящему. – Рафаэль выглядел так, словно смотрел в бесконечно глубокое ущелье. Я не стал спрашивать, знал ли он кого-то, кто проспал двести лет.

– Значит, это у всех священников… Но как?

– Наоборот. Если у тебя каталепсия, ты становишься священником.

– Откуда они знают, каких детей отдавать? Я имею в виду… людей, которые приводят детей, – сказал я, не желая произносить слово «чунчо», которое ему не нравилось. – Как узнать, что у ребенка каталепсия?

– Они приводят нас, когда нам исполняется десять лет. – Рафаэль подолгу молчал после каждой фразы. Я бы успел закричать, чтобы заставить его признаться в том, что находилось в лесу и кем были те люди, но я не хотел. – Лишь несколько семей страдают этой болезнью, поэтому люди знают, за кем наблюдать. Сегодня это редкость. Иногда ты ждешь такого ребенка сотню лет. Вот почему они так поздно привели Акилу. Он станет священником после меня, когда повзрослеет. Он уже взрослый. Я стал священником в его возрасте.

– И когда он займет ваше место, что произойдет с вами?

– Я смогу уйти.

– Куда?

Рафаэль кивнул в сторону леса. Сияющая пыльца огибала стволы деревьев, которые напоминали черные столбы.

– Домой. После того, как ты отработал в Бедламе, они заботятся о тебе. В монастыре.

– Мы говорим не о маленьком племени захватчиков, которые рьяно стерегут свою территорию, верно?

– Да. – Рафаэль замолчал, подбирая слова. – Граница не обозначает территорию. Это черта карантина. Больные люди на этой стороне, здоровые на другой. Это религия… Понимаете?

– Клем сказал, что вы должны быть здоровым для богов. Он сказал, что во времена инков в жертву приносили лишь здоровых людей.

– И сейчас тоже, – ответил Рафаэль, покачав головой. Он слегка поднял руки, когда я округлил глаза. – Я знал одного мальчика. Да, это священная земля. Как Ватикан. Поэтому если вы хромаете, вы не можете там находиться. Но священники защищены от всего. Это как-то связано с нашей болезнью. Я не знаю. Вот почему нас всегда отправляют в госпитальные колонии. – Рафаэль потер запястье левой руки, словно отталкивал от себя что-то неприятное. – Когда-то в Куско началась эпидемия оспы, и все стало гораздо строже. Никто с этой стороны не мог переходить границу. Затем прибыли испанцы, и граница была закрыта навсегда. Раньше на реке находилось полдюжины колоний, но из них остался лишь Бедлам. Они сохранили это место только из-за соли. Я не должен говорить об этом, – резко сказал он.

– Все в порядке. Меня не волнуют эти люди. Я лишь хотел узнать, что вы имеете в виду под монастырем: хижину на скале или приятное место с горячей водой и настоящими докторами.

Рафаэль улыбнулся.

– Это не хижина.

– Хорошо. – Я допил свой ром и спросил: – Вы не против, если я возьму немного меда?