Анри Кок - Гостиница тринадцати повешенных

Руки барона де Ферье были влажными… дыхание тихим, ровным.

Словно устыдясь своей мысли, Анаиса вернулась к Паскалю, столь же удивленному, сколь и опечаленному такой ужасной сценой.

Он вновь хотел было спросить молодую женщину, но та жестом остановила его.

– Ни слова, – произнесла Анаиса, уже более спокойно. – У меня нервы расстроились, ничего более. Вероятно, сказывается эта тяжелая и мрачная погода, мой друг. Но теперь это прошло… совершенно прошло!.. Не будем больше говорить об этом!

Забывая ее просьбы, Паскаль несколько раз в течение вечера принимался расспрашивать Анаису, стараясь вырвать у нее тайну столь необычного волнения. Но все его старания были напрасны. Впрочем, баронесса сказала правду: она и сама себе не отдавала отчета в своем чувстве. Вечер прошел довольно тяжело для обоих. Около восьми часов барон проснулся. Согласно его желанию баронесса и Паскаль обедали у его постели. Он поговорил с ними несколько минут, довольно весело; но, выпив еще чашку лимонаду, снова заснул…

В десять часов Паскаль простился с баронессой.

– Вы только на меня не сердитесь, – сказала она ему.

– Сердиться на вас! Нет! Меня только огорчает, что вы мне не доверяете.

– К чему же я буду мучить вас моими бреднями! Завтра… утром, я расскажу вам все…

– Отчего же завтра, а не сегодня?..

– Потому что до завтра будет еще целая ночь, которая убедит меня в том, что я была безумна!

Он ушел. Она оставалась рядом с больным, погруженным в какой-то беспробудный сон, до полуночи, а затем удалилась в свою комнату.

– Благодарю вас, – сказала она сопровождавшей ее Бертранде, – я разденусь сама.

Старая дуэнья поклонилась и вышла. Первой мыслью Анаисы было тотчас же запереть дверь на задвижку. Подобных мер предосторожности она никогда не предпринимала… Но в этот вечер инстинктивно подумала о них.

Задвинув дверь, она подошла к окнам, чтобы посмотреть, хорошо ли заперты ставни.

Затем, подойдя к большому зеркалу, рассеянно вынула гребень из головы.

Ее дивные белокурые волосы роскошными волнами рассыпались по плечам.

В глубокой задумчивости она уже начала машинально расстегивать платье, как вдруг позади нее послышался легкий шум, заставивший ее задрожать…

Однако она не обернулась. Нет, она не посмела повернуться!.. Но посмотрела в зеркало.

Ах!.. Ее опасения не были бреднями. Она была права!

Зеркало показало ей Фирмена Лапрада, пробиравшегося к ней в комнату через потайной вход, который он устроил себе в шкафу.

Молодая женщина громко вскрикнула.

Он же, со своей стороны, спокойно закрыв створчатую дверь, сказал насмешливым тоном:

– О! Кричите… кричите, прелестная тетушка, сколько вам угодно! Должен, однако, предупредить вас, что это напрасный труд. В доме все спят… за исключением меня, вас и Бертранды… и спят сном таким глубоким… что ничего не услышат, хоть из пушки пали. Об этом я позаботился. Понимаете, когда вынашиваешь план в течение целого месяца, имеешь достаточно время подумать обо всем. Довольно было щепотки снотворного, брошенного Бертрандой в вино прислуги, чтобы превратить всех в неподвижные статуи. Не то чтобы я их боялся… они все мне преданы, за исключением Лапьера, который крайне расположен к вам. Но я предпочел, чтобы они ничего не слышали… То же самое я проделал и с моим дядюшкой. Вы, должно быть, заметили, что со вчерашнего дня он спит непробудным сном, и эту ночь проспит еще крепче. О!.. Не бойтесь, однако, это не причинит ему никакого вреда! Но если мне позволительно, из мщения, искать смерти… некоторых людей, почему же не включить в это мщение человека, который всегда был ко мне расположен! Завтра дядюшка встанет… как и другие. И так как теперь вы извещены и успокоены насчет всего, то не угодно ли вам будет присесть и выслушать меня?

Проговорив все это со спокойствием и хладнокровием, лишь усилившим ужас баронессы, Фирмен Лапрад подал ей стул и сел напротив тетушки. Теперь та поняла, что погибла!.. Что он предпримет – этого она не знала, но сомнений не оставалось… она погибла!..

Однако вместо того, чтобы повиноваться приглашению Фирмена и присесть, она подошла к окну. «Что если мне удастся отворить ставни и разбить окно, – промелькнуло у нее в голове, – и позвать Паскаля на помощь! Он ведь всего в нескольких шагах!»

Фирмен Лапрад следил за движениями баронессы де Ферье с иронической улыбкой.

– Напрасный труд, от которого я позаботился вас избавить, милая тетушка, – сказал он. – Да-да, я понял вашу мысль; вы намеревались прибегнуть к помощи вашего любовника. Но, во-первых, у этого дорогого господина Паскаля Симеони и так будет много занятий в эту ночь, так что вряд ли он сможет уделить вам хотя бы несколько минут. К тому же… не утруждайте попусту ваши прекрасные ручки, а посмотрите наверх, – все предусмотрено! Эти ставни скреплены железными цепями… их невозможно открыть!

Анаиса испустила стон отчаяния и скорее упала, нежели села, но не на тот стул, который подал ей Фирмен, а на другой, стоявший далеко, очень далеко от презренного негодяя.

Затем воцарилось молчание… зловещее молчание…

Он смотрел на нее, казавшуюся еще прелестнее в своей горести, как смотрит тигр на свою жертву.

Она же мысленно молила Бога спасти ее.

И словно черпая силу даже в самом своем отчаянии, она вдруг вскричала:

– Чего же, в конце концов, вы от меня хотите?

– Что ж, я скажу, – произнес он с ухмылкой. – Проясним ситуацию. Ничего лучше я и не желаю. С какой стати, не правда ли, возвращаться к прошлому? Нас интересует лишь настоящее. Мое желание очень простое: вы станете моею, Анаиса… или умрете!

– Убейте меня! – вскричала она, с гордой решимостью поднявшись со стула.

Он был бледен, но при этих словах совершенно посинел. О! Она даже не раздумывала над этими двумя крайностями: отдаться ненавистному человеку или умереть; она выбрала смерть.

– Хорошо, – произнес он, – вы предпочитаете смерть моей любви. Что ж, вы умрете!..

С этими словами он встал, подошел к ночному столику и вылил в стакан содержимое пузырька, который он вынул из кармана.

Анаиса смотрела на все его приготовления; когда же он закончил, она подошла с протянутой рукой, чтобы взять стакан.

Но он оттолкнул ее руку.

– Еще только одно, Анаиса, – сказал он. И, делая ударение на каждом слоге, он продолжал глухим голосом. – Знайте же, этот яд безжалостен!

– Как и вы. Что же дальше?

– Вы не успеете сделать и двух глотков, как вас настигнет смерть.

– Тем лучше, я не буду страдать. Благодарю вас. Напрасно я обвиняла вас в жестокости.

Она вновь протянула руку, и вновь он оттолкнул ее.

– Подождите! Подождите! – воскликнул он. – Слушайте!.. Ведь это ужасно… ужасно, Анаиса, умереть в двадцать лет!