Мария Спасская - Шестикрылый серафим Врубеля

Вопрос обращался куда-то в угол. И только теперь, проследив за взглядом художника, фон Бекк заметил серого съежившегося человечка, сиротливо притулившегося на стуле у стены. Поникнув плечами и пряча глаза, карманник молчал и громко сопел.

– Господин Воронин, что же вы молчите? – строго взглянул на задержанного Чурилин, с видом главнокомандующего восседавший за рабочим столом.

«Господин Воронин» поднял глаза на фон Бекка и, увидев работающий киноаппарат, прикрыл лицо руками.

– Надо же, какой стеснительный! – захохотал Коровин. – А как паспорта воровать – это он не стесняется.

– Так зачем вам понадобился паспорт господина Коровина?

– Заказ поступил, – буркнул вор, не отнимая ладони от лица.

– Вот как! Заказ! И кто же заказал вам паспорт Константина Алексеевича?

– Мне про то неведомо. Вчера прибежал мальчишка-посыльный, принес записку. Что есть покупатель на паспорт художника Коровина. Обещали хорошо заплатить.

– Записку вы, конечно, не сохранили.

– Само собой.

– Куда должны были паспорт принести?

– В сквер к Большому театру. С девяти до девяти пятнадцати меня каждый день будет ждать человек от заказчика.

Следователь Чурилин поднялся из-за стола и, выглянув в коридор, крикнул:

– Зеленин!

В коридоре застучали сапогами, и в кабинет вбежал вестовой.

Чурилин продолжил:

– Отведите задержанного к агенту Кибальдину, пусть запишет показания. Затем поставьте на довольствие и определите в отдельную камеру.

Служивый вывел преступника из кабинета, и фон Бекк, выключив камеру, обратился к художнику:

– Простите великодушно, не могли бы вы рассказать подробности о Нижегородской ярмарке, где выставлялись ваши северные работы?

– Да, Константин Алексеевич, интересно было бы узнать, как вы познакомились с семьей самоедов Ардеевых.

– Они сами меня в Архангельске нашли. Я в трактире сидел, совсем один. Серов отказался со мной идти, остался работать в гостиничном номере. Скучно было, хоть волком вой. И вдруг подходит ко мне хозяин трактира – грубый такой малый – и говорит: «Ты художник Коровин?» Я кивнул. «Тебя самоеды спрашивают». Я удивился. Отчего бы аборигенам искать со мной встречи? А самоеды уже ко мне подходят. Экзотичные такие, в национальных одеждах. Я сразу же представил их сидящими в юрте, среди обычной их обстановки, в самом сердце нижегородской ярмарки, и тут же им говорю – поедете со мной в Нижний Новгород? Женщина глазами хлопает, видно, что не понимает. А мужичок – Илья Ардеев – сообразительный оказался. Русским языком владел. «Поедем», – говорит. Так я их и привез. А потом царю мои самоеды понравились, и Николай Второй после ярмарки доходный дом в Москве им пожаловал.

– Ардеевы ничего про своего земляка Артема Пузырева не рассказывали?

– Артем Пузырев? Не слышал никогда.

– Он сын фельетонистки Саши Ромейко и князя Соколинского. Родился уже на севере.

– Я смотрю, у вас появились новые сведения, – оживился Чурилин. – Откуда, если не секрет?

– Потом скажу, – туманно откликнулся фон Бекк.

– Как вы говорите? Сын Саши Ромейко? – Глаза художника азартно загорелись. – Той самой отчаянной девицы, которая поехала вместе с Мамонтовым и отстала от поезда? Прекрасно ее помню. Та еще штучка, должен вам сказать. Отправиться беременной на край земли! Ну и характер! Я сразу понял: не женщина – вулкан. Когда она пропала, Савва Иванович себя во всем винил. Так переживал! Вспомнить страшно. Мы еще с Федей Шаляпиным тогда его расстроили, из труппы перешли в Большой. В общем, неловко получилось.

– Тут вы правы, – угрюмо заметил Чурилин. – Действительно неловко.

– Но, между прочим, Шаляпин перед Саввой Ивановичем все-таки больше меня виноват, – принялся оправдываться Коровин. – Когда Антоша Серов бегал по Москве и собирал по знакомым деньги, чтобы освободить благодетеля под залог, Шаляпин не дал ни копейки. Заявил, что только что прикупил новый дом и к нему едет мебель из Италии, которую он должен оплатить. А ведь как много Савва Иванович для Шаляпина сделал! Можно сказать, своими руками слепил из неизвестного церковного певчего гениального певца.

– А из вас – не последнего художника, – холодно обронил хозяин кабинета.

Коровин махнул рукой, авторитетно заметив:

– Я – другое дело. У меня денег не было, поэтому я и не дал. А у Шаляпина были. Хотя и на меня Савва Иванович обиделся. Сказал: умру – Костю Коровина на похороны не пускать. Я перед ним уже сто раз извинился. Ну да Мамонтов отходчивый, зла не помнит. Так, значит, фельетонистка Саша Ромейко родила на чужбине сыночка от князя Соколинского? Выходит, этот юноша теперь единственный наследник огромного состояния старинного дворянского рода. У них одних домов в Москве и Питере – и не сосчитаешь. А еще имение в Пятигорске сказочной красоты.

– Да, в самом деле, в Пятигорске не имение – царский дворец, – согласился фон Бекк.

– То-то издатель Гурко расстроится! – веселился Коровин. – Он-то, поди, понимал себя единственным наследником за князем Соколинским. А тут вдруг раз – откуда ни возьмись появился княжеский сынок. А кстати, что же сын? С отцом встречался? Но князь каков! Живет анахоретом, а пишет хорошо. Читал, читал его рассказы! Я с камердинером его в кондитерской у Филиппова частенько вижусь. Когда пирожные беру. Почтенный старец. Неразговорчивый. Возьмет птифур, безе, бисквитов… Затем направляет свои стопы в мясную лавку. И в винный магазин.

Художник замолчал, и Чурилин воспользовался паузой, чтобы сказать:

– Будьте добры, Константин Алексеевич, пройдите в соседний кабинет, к агенту Кабельдину. Протокол заполните, и больше я вас не задерживаю.

– Ну, господа, если я вам не нужен…

– Да вроде все уже рассказали.

– Тогда пойду. Куда пройти, вы говорите?

– В соседний кабинет.

Коровин поднялся со стула, большой, добродушный, звенящий брелоками, и двинулся к выходу. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, следователь Чурилин проговорил:

– Ну, Герман Леонидович, рассказывайте, откуда узнали о родителях ковбоя?

– Я только что был в санатории Усольцева. Виделся с интереснейшим человеком – доктором Зарубиным. Зарубин был с Сашей Ромейко знаком. И располагает неопровержимыми сведениями, что Ромейко носила ребенка от князя Соколинского.

– Как же она поехала беременной?

– Судя по отзывам, рисковая особа. Отправилась в поездку, отстала от поезда и там же, на севере, родила ковбоя. Жила у добрых людей, которые, должно быть, и дали мальчику Артему фамилию Пузырев. Пока была жива, Ромейко хранила тайну, а перед смертью рассказала о своих злоключениях сыну. И юноша отправился мстить тем, кто, по его мнению, был повинен в трагическом положении его матери. А именно – Савве Ивановичу Мамонтову.