Вячеслав Демченко - Четвертый бастион [litres]

«Что это? Горсть мать сырой земли шотландской?» – с ироническим удивлением обнаружил Виктор в ладони кожаный мешочек, но прощупав пальцами, убедился – едва ли. Что-то весьма похожее на медальон или другое какое ювелирное изделие.

Что бы это ни было, оно оказалось в его ладони раньше, чем Виктор успел определиться, прилично ли его любопытство. – кожаные ремешки кисета были оборваны. Не отдавая себе отчета, поручик встряхнул мешочком и едва успел перехватить другой рукой вылетевшую из него золотую блесну с колючей вспышкой яркой радуги.

Похожий на гербовый щит медальон – золотой, с инкрустацией бриллиантов вида самого завораживающего, как-то сам собой щелкнул в руке поручика потайным замочком и отворился, как драгоценная раковина. Хотя и впрямь… не жемчуг, лишь сердоликовая гемма, но вполне могла сойти за драгоценность – уж больно хороша была на ней женская головка, какой-то, впрочем, не античной лепки.

«Не римлянка, да и не гречанка, судя по прямому носу и выдающейся челюсти, но мила, черт… и наверняка скорей невеста убитого шотландца, чем молодая жена, что ждет его сейчас, стирая детские пеленки в берестяной лохани. Впрочем, судя по оправе геммы, лохань у нее червонного золота…»

– Санитаров, быстрее, канальи! – задумчиво как-то заорал Виктор на французском, машинально при этом пряча драгоценность во внутренний карман.

Поэтому так ничего и не сумел сказать ни достаточно остроумного, ни занятного во все время, пока общался с отечественным и французским капитанами. Все оглядывался в сторону санитарной повозки, куда английские санитары унесли горца после известного переполоха, возникавшего всякий раз, как удавалось найти живых. Успокоился несколько, только когда убедился – лейтенант 93-го полка горцев, опознанный сослуживцем из 42-го, так и не пришел в себя.

«Может, Бог даст… прости, Господи!» – одернул себя поручик и, воодушевившись немного, наконец, вставил к месту:

– Что, я смотрю, не видно ни ваших вивандье, ни британских сиделок из отряда мисс Найтингейл? А наши вот барышни, извольте…

Капитаны переглянулись, Шарле по инерции закончил фразу:

– Да и сам император сообразил, в каком невыгодном свете может показаться его личное участие в неудачном штурме… Найтингейл? – наконец, уловил он суть замечания гвардейца. – Да ее и нет сейчас в Крыму. Она бывала тут всего два раза.

– А наши дамы так с первого дня на бастионах, – торжествующе указал рукой Виктор на импровизированный перевязочный пункт – едва расчищенное от ядер сухое место, заставленное носилками, где, словно ожившие католические надгробия, склонялись на коленях сумрачные ангельские фигурки. – Не хотите ли поближе взглянуть на эти типажи?

– Не стоит и пробовать, – остановил его Илья, приобняв приятельски, но так, что Виктор задумался – не следует ли после этого вызвать штабс-капитана на дуэль.

Впрочем, может, и показалось.

– А что это, и впрямь монашеский орден? – прищурившись в сторону сестер, живо поинтересовался Филипп.

– Нет… – покачал головой Илья. – Не совсем. Но это очень занятые люди, и у них не следует путаться под ногами.

Возразить было нечего, но в силу необходимости оставить последнее слово за собой лейб-гвардии поручик таки заметил:

– И среди них полно дам высшего света и есть даже императорской фамилии. Это вам, знаете ли, не кринолины украшать бутафорскими ядрами…

– Но это парижанки… – не нашел, что ответить, Шарле.

Действительно, тогда патриотический подъем парижских дам выражался разве что в отделке вечерних платьев в горошек черных ядер и в моде на шинельное сукно, а порыв соратниц мисс Найтингейл не распространился еще на что-то большее, чем выносить горшки за ранеными в тыловых госпиталях.

Еще 5 сентября 1854 года в Петербурге, в день Воздвижения Креста Господня, в церкви Михайловского дворца была торжественно освящена община сестер милосердия, и уже на следующий день 32 сестры общины и группа врачей выехали на театр военных действий во главе с действительным статским советником Н. И. Пироговым.

Созданная по инициативе великой княгини Елены Павловны для оказания помощи раненым, община, по словам А. Ф. Кони, стала почином, которым «Россия имеет полное право гордиться… Тут не было обычного заимствования „последнего слова“ с Запада, а наоборот – будто Англия стала подражать нам, прислав под Севастополь мисс Найтингейл со своим отрядом».

Не вдаваясь в героизацию, заметим только с канцелярской сухостью – из 120 сестер Крестовоздвиженской общины, которые работали в осажденном Севастополе, 17 из них погибли. Что тут еще добавишь? Впрочем, к началу войны Екатерина Михайловна Бакунина, дочь бывшего губернатора Санкт-Петербурга и сенатора, была солидной светской дамой сорока лет, за плечами которой был только «опыт» (по ее же словам) «кисейной барышни», которой взбрела в голову «блажь» (по мнению родственников) немедленно отправиться на фронт. Однако попасть в ад оказалось весьма непростым делом. Ладно, родственники и «мненья света» – письменные просьбы в канцелярию великой княгини о зачислении в общину оставались безответными.

И все-таки когда в Крестовоздвиженской общине врачи обучали ее азам медицинского дела, то светская львица, боясь простудиться в холодном климате Петербурга, в больницу на занятия ездила в карете, вызывая немалое веселье хирургов. Но двоюродный брат, офицер Александр, лучше знающий ее характер и волю, однажды, в очередной раз рассказывая ей про Крым, про скопления раненых и тифозных, сказал: «Ведь я тебя знаю, тебе теперь еще больше захотелось туда».

И впрямь, испуганная живописанием братца, Екатерина Михайловна стала ежедневно посещать «самую гнусную» из московских больниц. Чтоб попривыкнуть, что ли? Далее авторитетнейшее мнение самого Николая Ивановича: «Ежедневно днем и ночью можно было застать ее в операционной, ассистирующей при операциях, в то время когда бомбы и ракеты ложились кругом. Она обнаруживала присутствие духа, едва совместимое с женской натурой».

И позже, не то приглашая, не то требуя возглавить общину, великий хирург пишет ей: «Не отговаривайтесь и не возражайте, здесь скромность неуместна. Я вам ручаюсь, Вы теперь необходимы для общины как настоятельница. Вы знаете ее значение, ее сестер, ход дел, в Вас есть благонамерение и энергия. Не время много толковать – действуйте!»

– Вот к ней вам и следовало обратиться в первую голову! – бросил в сердцах Илья скомканную салфетку в разоренную яичницу с салом – с недавних пор почти ресторанный изыск в заведении мадам Блаумайстер. – Именно к Екатерине Михайловне, а не к «его интендантскому превосходительству», зажравшемуся на солдатской крови до такой вульгарной сытости, что клопу в глаза смотреть совестно, – закончил он уже не так раздраженно, заметив, как нахмурилась Юлия.